Соседи с китайцами – мы прежде других европейских народов познакомились с благородным и вкусным напитком – чаем. И в то время, когда другой чужеземец – табак – у нас подвергался ужасным гонениям, чай приобретал все большее и большее число почитателей его вкуса. Чай употреблялся поначалу как «пользительная трава», а потом просто в «удовольствие желудка».
Во второй половине VXII столетия чай продавался уже по 30 копеек за фунт. При Петре Великом мы переняли от голландцев употребление еще одного вкусного напитка – кофе, но этому новому гостью не под силу было выжить старого «друга», который сделался для нас уже частью культуры.
Другие города нашей страны, строго преданные дедовским традициям, не скоро познакомились с роскошью чая. Они довольствовались отваром мяты, липового цветка или другой доморощенной травы с медом.
В 1846 году трактирных заведений, где предлагали чай, насчитывалось в Москве чуть более двухсот. Подсчитано, что употреблено в них чая в год было почти сто девяносто тысяч фунтов (на сумму более 515 тыс. серебряных рублей)
Аустерии (то есть ресторации), заведенные Петром Великим, сразу же сделались в Москве приютом чая для всей общественности. Даже было время, когда посетителей в них угощали чаем даром. Кто не мог себе позволить ходить в ресторации, заводил дома самовар. Он быстро вытеснил медные чайники, в которых люди, подражая китайцам, грели воду для чая.
Нельзя найти было дом, где чисто русский человек, хозяин дома, не пригласил бы посетителей к столу, не предложил бы разделить «хлеб да соль» и выпить чаю. Чаем всегда начиналось застолье, чаем и кончалось оно. Считалось плохой приметой, если гость не выпьет чая «на дорожку». Никакие отговорки не избавляли зашедшего в дом человека от чая. Если погода холодная, сырая – гость прозяб, следовательно, зашедшему нужно отогреться. Если на улице тепло, 20 градусов, есть повод выпить чай для прохлаждения. Словом, в любое время года у истого москвича чай предлагался каждому гостю, так что в обычных домах, кроме обычных двух раз – утром и вечером, чай пили столько, сколько нельзя было сосчитать.