Со второй половины XX века и до сих пор научные и образовательные институции находятся в ситуации кризиса рациональной идеологии Просвещения, основные тенденции которого описал Д. Грэй: «Хотя просветительский проект создания единой цивилизации завершился очевидным провалом, воплощаемый им импульс вестернизации внедрил почти во все культуры радикальный модернистский проект технологического подчинения природы, проект эксплуатации Земли человеком в своих целях. Это и есть, по сути дела, реальное наследство, полученное человечеством от проекта Просвещения, — бэконовский, ницшеанский, но также христианский и марксистский гуманистический проект превращения природы в объект человеческой воли. Лишенная своей теистической и метафизической сути, с присущим просвещенческому гуманизму явно призрачным обещанием освобождения, вестернизация воздействует на незападные культуры в эпоху поздней современности как форма революционного нигилизма» [2, с. 338–339].
В истории культуры проблемы открытости науки не раз были связаны с обсуждением ряда вопросов, связанных с последствиями ее рецепции в культурном пространстве. Среди этих вопросов можно выделить следующие: в каких пределах возможно сделать знание доступным для всех; можно ли осуществить полноценное взаимодействие между научным сообществом и людьми, не принадлежащими к нему; в какой мере общество доверяет ученым и как можно влиять на восприятие открытий обычными людьми?
Немаловажной причиной закрытости научно-образовательных пространств в культуре стало усложнение структуры научного знания, его закрытости по политическим, идеологическим, экономическим, дискурсивным причинам, на которые указал Ю. Хабермас: «Если раньше индустриально применимая информация держалась в секрете <…> вследствие частно-экономической конкуренции или охранялась законом, то сегодня свободный поток информации блокирован прежде всего связанными с военной тайной предписаниями. Задержка между моментом открытия и моментом публикации составляет <…> по меньшей мере три года <…>.