Кто боязлив и робок, тот пусть возвратится и пойдет назад… [1]
Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его [2]
Памятная записка, mémorial diplomatique, наряду с вербальной нотой, note verbale, есть основные средства эпистолярного дипломатического общения. Они суть порождение дипломатии в Евразии на пространстве в границах Атлантика–Тихий океан. Это профессиональное общение, не предусматривающее, впрочем, что «мы должны научиться смотреть друг на друга, как на самое драгоценное», как это предлагается для обычного человеческого взаимоотношения и в духовных наставлениях (Ант. Сурожский).
Для классической дипломатии речь идет отнюдь не о заботе об «изысканной старине», а о неприятии современных политических, нередко абсурдных, «воображений» и «бессмысленных» увлечений. Подобные искушения очевидно губительны для существующего цивилизационного европейского устроения (пока сохраняющего где-то живительную изящность). Маргинализация всеобщности и правовой нигилизм в век либерального позитивизма, для которого мораль относительна, инструментальна, «свободно» отделена от греха и добродетелей, не могла непосредственно не затронуть сферы дипломатической действительности, стать разрушительным для нее и разумного международного общения.
Дипломатия строится на безусловном доверии и основательной приверженности норме права, обязывающей убежденности — jus et fraus nun quam cohabitat, право и ложь никогда не сосуществуют. Но, как вынужденно признавал Петр Столыпин, против «любопытных» вспышек недоверия к устойчивости международных отношений «слово успокоения» обыкновенно бессильно. В нарастающих транс-натовских фараонитских проказах разумное успокоительное слово не действует.
Cохранение своего особого предназначения на протяжении веков, прежде всего в противостоянии праву силы и в защите силы права, составляло одну из высоких целей дипломатии и ее искусства в мировых процессах, коллективном регулировании межгосударственных отношений и совместном преодолении гибельных кризисов и конфронтаций. Впрочем, верная дипломатия в профессиональном смысле, как потаенно знают ее служители, это умные, внимательные и не суетные ни в коем случае руки, чувствительные и гибкие пальцы, спокойные железные «в замше локти» и сдержанные «стальные кулаки» в белых лайковых перчатках. Сделанное дипломатами «дело», двустороннее или многостороннее, ничем невозможно заменить, за ним решающий профессиональный, как правило, «переговорный итог». Не напрасно звучал призыв из не очень давних, но как и ныне запутанных не по дипломатическим причинам времен, французского дипломата Андре Франсуа-Понсе, правда, кажется единственный его разумный призыв: «Messieurs les diplomates, mettez-vous à l’ouvrage! L’heure de la diplomatie a sonné!» [3] (Господа дипломаты, за дело! Час дипломатии пробил!), — не имел vis major (непреодолимой силы) и остался неисполненным. Практичности французской дипломатии присущи признания, объясняющие «состоявшийся переход от поколения мужества к поколению скептицизма», высказанные другим послом и членом Французской академии (Jean-Christophe Rufin). Долг дипломатической исполнительности, преданной аккуратности в деле остается безусловным свидетельством профессиональной высокой морали и культуры. Депеша надворного советника Константина Леонтьева, дипломатического агента и духовного писателя, сочиненная полтора века назад, является обычным отчетом такой исполнительности: «Успокоение политических страстей в стране, вверенной моему наблюдению, не могло усыпить вполне мою посильную деятельность». Но никакой, наверное, школе европейской дипломатии уже не свойственны устаревшие ныне бисмарковские дипломатические откровения, как-то: «долг благодарности является, быть может, более важным, чем пергамент государственного договора».