Возвращение в XX в. к «детству» человечества, к классической античности созвучно процессам «ювенилизации» народов, их обращенности в будущее. Увлечение позами и выражениями классической античности подчас принимало неорганические формы. Так, скульпторы 1930-х гг. склонны переодевать колхозников и рабочих в тоги патрициев, туники римских матрон, плащи Алкивиада и хитоны греческих дев. Например, скульптор Меркуров возмущался необходимостью изображать фигуры колхозников в стиле позднего Ренессанса на фасаде одного из зданий, построенных Жолтовским [137].
Между тем, за конкретными фактами угадывается возрождение в границах провозглашенного социалистического реализма, свойственного отечественному искусству конца XVII — начала XIX вв. духа классицизма. Атмосфера возрождения этой художественной системы объясняется не столько внутренними процессами, сколько общественным контекстом, в котором в 1930-е гг. развивалось искусство. Эпоха воспринималась как время восхождения на арену истории нового класса. «Наша эпоха — это эпоха победы восходящего класса — пролетариата, — писал архитектор Н. Троцкий, — класса мощного, организованного, простого, сурового, героического, ясного, правдивого и полного жизненности и энергии» [138]. При этом новый класс осознавал себя выразителем всех прогрессивных сил человечества, а не каких-то этнических, национальных или социальных общностей. Как выражался герой А. Платонова, «наш класс весь мир чувствует…» [139]. Именно новому классу соответствовал универсальный этический идеал, несовместимый с личными, индивидуальными и узкоклассовыми интересами. Идеал нового класса связан также с объединяющим государственным началом, что новое время роднило с петровской эпохой и стало основой для возрождения классицизма. Новый класс с его государственными ориентациями предъявил искусству специфические требования. Он стимулировал активизацию искусства в утверждении классовых, а следовательно, как тогда представлялось, общечеловеческих ценностей. Ориентация на государственную этику возрождала дух античного гражданина, жертвующего собой ради свободы, понимаемой как свобода государства, приносящего в жертву личные человеческие ценности ради государственных. Понимание свободы как свободы государства, а не как свободы общества и личности, способствовало наращиванию милитаризации, что соответствует атмосфере 1930-х гг. В свое время недоброжелатели классицизма усматривали в этом искусстве расхождение между внутренним и внешним: «Под античными складками одежды самоотверженного гражданина» скрывался «верноподданный абсолютной монархии» [140]. Почти то же самое можно сказать о сталинском классицизме. Под внешностью милитаризованного человека находился лишенный свободы и человеческого достоинства человек. Под парадным ликующим стилем классицизма скрывалась неприглядная реальность. Возрождение классицизма подчеркивало театральный стиль новой культуры.