У всякой медали, как известно, есть две стороны. Когда Сталин говорил Лю Шаоци и другим членам китайской делегации о той исторической роли, которая выпала на долю Китая и КПК, он тем самым хотел придать дополнительную силу своим новым дальневосточным союзникам, влить в них новую энергию. На тот момент для него было важным все, что помогло бы победе китайской революции. Но я, хорошо зная нашего вождя, уверен: ему уже тогда приходило в голову, что его слова могут непомерно подогреть амбиции китайских лидеров. Он часто осуждал своих проштрафившихся помощников, получивших большую власть и не умевших достойно пользоваться ею, и при этом обычно так объяснял промахи того или иного из них: «Зазнался!» Вот и в отношении Мао и его окружения Сталин, видимо, допускал возможность того, что они покуражатся, но рассчитывал, что со временем их можно будет поправить (хотя горький опыт с «самодеятельностью» Тито должен был его многому научить). Но вряд ли и Сталин мог предвидеть, что у руководства КПК «головокружение от успехов» начнется так скоро.
Уже вскоре после возвращения делегации Лю Шаоци из Москвы в Пекин Мао Цзэдун и его сподвижники стали в своих выступлениях все более настойчиво подчеркивать особые условия, в которых проходила революционная борьба в Китае. Цель этих высказываний была ясна: они призваны были доказать непригодность для Китая и других стран Азии теории и практики революционной борьбы в России, Советском Союзе и европейских странах народной демократии. Мао прямо заявил: как раньше КПК отвергла опыт ведения войны на основе теории чанкайшистов, так теперь она отвергает неправильный взгляд, будто надо изучать лишь опыт революции в России.
Изучение опыта Мао сводил лишь к изучению опыта войны (ведь он давно выдвинул лозунг «Винтовка рождает власть»). Скоро я убедился: многократные заявления Мао Цзэдуна и Лю Шаоци о том, что КПК всегда будет учиться у ВКП(б) и подчиняться ее решениям, действительно были лишь лестью (как это почувствовал Сталин), более того, заведомым обманом.