Проблема обретения собственного национального сознания, собственной национальной идентичности, достижения «русскости» и «американизма» возник перед Россией и Соединенными Штатами в 1830-х – 1850-х гг., когда перед обоими государствами остро встали вопросы: «Кто мы такие?» и «Каковы наши отношения с Европой?».
Перед Россией этот вопрос встал после победы над Наполеоном, когда наша страна доказала всей Европе силу русского оружия, и когда в ответ она получила русофобские настроения вместо восхищения и благодарности.
А Соединенные Штаты оказались в подобном положении после подписания Парижского мирного договора с Англией, когда молодое американское государство стало определять свой жизненный путь.
Одним из первых русских мыслителей, поднявшим вопрос о влиянии Запада на Россию, был П.Я. Чаадаев. Его до сих пор считают убежденным «западником», но эта убежденность скрывала в себе боль за утраченное русское самосознание. «Уже триста лет Россия стремится слиться с Западной Европой, заимствует оттуда все наиболее серьезные свои идеи и наиболее плодотворные свои познания, и самые живейшие свои наслаждения. Но вот уже век и более, как она не ограничивается и этим. Величайший из наших царей, перед лицом всего мира, отрекся от старой России… С этого времени мы только и делали, что, не сводя глаз с Запада, так сказать, вбирали в себя веяния, приходившие оттуда, и питались ими… Из западных книг, мы научились произносить по складам имена вещей. Нашей собственной истории научила нас одна из западных стран; мы целиком перевели западную литературу, выучили ее наизусть, нарядились в ее лоскутья, и, наконец, стали счастливы, что похожи на Запад, и гордились, когда они снисходительно соглашались причислить нас к своим», — осуждающе заявил он [1, С. 139].
Конечно, по своим привычкам и жизненным устремлениям Чаадаев был европейцем. Но внешний европеизм не мешал ему быть патриотом. Ведь для того чтобы любить Россию, не обязательно носить лапти, косоворотку и есть кислые щи, как это делал один из славянофилов. «Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою страну, желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа; но верно и то, что патриотическое чувство, одушевляющее меня, не совсем похоже на то, чьи крики нарушили мое спокойное существование… Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами», — писал Чаадаев [1, С. 140]. Эта любовь была так похожа на любовь М.Ю. Лермонтова, который признавался в одном из стихотворений, что он любит Россию «странною любовью».