Статья поступила 01.08.2024.
Исследователи 1970–1980-х гг. утверждали, что у художественной культурологии, социологии, психологии, философии, литературы единый предмет исследования — человек, а значит, методы этих наук тотально применимы к художественным текстам. А так как роман, по мнению исследователей, самая гибкая и пластичная жанровая форма, отсюда в культурологии и смежных науках такое внимание к этому жанру и таково обилие его поджанров: роман социальный, философский, военный, бытовой, приключенческий, психологический, детективный, утопический, исторический и др. Как следствие, именно художественное пространство романного жанра может стать основой для объединения художественного и научного дискурсов. До XXI в. исследователи с осторожностью выделяли этологический роман или роман приключений идей, но при этом не выделяли социологический роман, так как подобные художественные произведения скорее напоминали документальные тексты, социологические и культурологические исследования, чем собственно романы. В этом контексте и творчество А.А. Зиновьева первоначально критиками воспринималось как пограничное: одни исследователи отказывались видеть в нем писателя, скорее социолога, политолога, другие, наоборот, считали, что он больше литератор. Однако, как бы то ни было, роман Зиновьева как гибкая в жанровом отношении форма позволил обобщить — на художественной основе — социологические исследования эпохи, требующие «подлинной диалектичности теоретического мышления, вкуса к социологии» [9, c. 318].
В результате в литературе 1980-х гг. появляются две концепции представления человека. Первая полагает, что «индивидуум вырастает в обществе, репродуцируя его структуру» [4, c. 143], то есть предстает перед читателем как Homo socialis; вторая представляет человека как «суверенное государство», которое не поддается изменениям. Эти два вектора представления о человеке определяют основной замысел художественного пространства многих романов 1970–1980-х гг., в результате писателя интересует либо «как живет человек», либо «для чего живет человек». Отсюда галерея «лишних людей», романы со сложными исканиями и диалектикой души или так называемые романы приключений идей. Последние сложно уложить в жанровые ожидания художественной литературы, они слишком документальны, слишком идеологически заострены, больше напоминают трактаты. Эту особенность своего творчества А.А. Зиновьев неоднократно подчеркивал. Так, в беседе с Анатолием Костюковым он обозначил, что «коллеги по науке» не раз указывали, что, занимаясь писательской деятельностью, он «тратит драгоценную жизнь на пустяки» [6, c. 10]. Однако спустя некоторое время эти же «коллеги по науке» изменили свое мнение на противоположное. В том же интервью Зиновьев указывал: «А теперь мне говорят: “Ты такой успешный писатель, а занимаешься какой-то там наукой — зачем тебе это надо”» [6, c. 11]. Ряд исследователей полагают, что романы-тексты Зиновьева — это «продолжение социологии другими средствами» [6, c. 10], где теоретические положения приобретают диагностический и провидческий характер, так как проецируют новый взгляд на современную действительность. Зиновьев прекрасно знал советскую жизнь, изучил ее до мелочей не только как социолог, но и как простой человек, по его собственному замечанию, он «достаточно ее прочувствовал, чтобы описать художественными средствами» [6, c. 11].