Мир (в значении мiръ как общество) обречен на взаимодействие с властью.
Реализация тех или иных общественных начинаний неизбежно столкнется с интересами, планами и стратегиями уже действующих на территории политических, экономических, силовых и информационных субъектов, вырабатывающих актуальную повестку дня. Тем не менее можно наблюдать, что в одних городах городская общественность — влиятельный субъект, а в других — нет.
Почему?
Теоретическими рамками нашего исследования выступает концепция городских политических режимов К. Стоуна. «Режим представляет собой кросс-секторальную коалицию, т.е. коалицию между акторами, представляющими публичные структуры власти (представители администрации, депутаты, чиновники), и акторами так называемого частного сектора (бизнес, НКО, гражданские организации» [11. С. 126]. В свою очередь, последователь К. Стоуна Б. Фридман при исследовании городских политических режимов в городах Чикаго и Питтсбург показала, что основанием для повестки дня, целями режима могут быть как аккумулирование политической власти, так и достижение коллективных экономических целей, определяя в первом случае формой политического управления «социальный контроль», во втором — «социальное производство» [5. С. 378–379]. Ориентируясь на этот подход, выделим два «полярных» типа городских политических режимов: «режим контроля» и «режим координации». Основными характеристиками режима будут два измерения: монополия — полиархия (есть или нет альтернатива доминирующему актору) и персонализм — безличность (есть или отсутствуют единые и универсальные правила, действующие для всех участников политического процесса). Важно, есть ли в сообществе устойчивые коалиции центров силы (селекторат) или есть единая централизованная вертикаль подчинения [8. С. 371–372]. Кроме этого, правящая группа может рассматривать себя как субъект, для которого нет необходимости подчиняться общим правилам или принять принцип верховенства права, как определил бы этот процесс Д. Норт, совершить «преобразование личных привилегий в безличные права» [4. С. 74]. На этом этапе исследования показателем «монополии», количества конкурентных политических акторов предлагаем считать критерий «демократичности» [7]. В качестве показателя значимости действующих норм («персонализма — безличности») мы используем анализ итогов голосования, ориентированный на выявление статистических аномалий [10, 6, 3]. Система неформальных правил, реконструированных в интервью, во многом совпадает с механизмами «политической машины», описанных Джеймсом Скоттом [9. С. 242–278], и построена на личных интересах участников коалиций, а не на доминировании политических принципов и идеологий.