Статья поступила 09.12.2024.
Прежде чем мы приступим к изложению проблемы, как и прежде, дадим экспозицию историчности момента: уходящего 24-го года — третьего года СВО и внутренней смуты в государстве РФ — кратким, но не кротким взором. По примеру Р. Барта, француза-скептика, что совершил революцию в науке «феноменологии», переведя «филологию» в разряд «философии», и как ‘филолог, поцелованный Минервой’, мы (автор-имярек) приучены считывать ‘знаки времени’ и складывать их в копилку Сознания — темпоральными аккордами — уже оцифрованными Смехом — нашим внутренним цензором — скептиком-аналитиком, что внимателен ко всяким перевертышам, и зная, что ‘Буря начинается с вывесок’ и продолжается ими — см. Андерсена, что говорил своему обществу ‘ничего, кроме правды’, смягчая ее притчевой формой, чтобы придать времени вневременной характер1, то есть вводя в современность метафизичность и поэтику Бытия, — словом, когда приходится ходить, мы наблюдаем жизнь и в суете шагов встречаем мифологии, проросшие опятами на нашей русской благодатной почве. На знаменитой улице Горького, ныне восстановленной Тверской, в некогда знаменитом магазине «Подарки» тоску осенней непогоды, да и, собственно, российских невзгод призваны разогнать лики носорогов — так ныне зазывают получить высшее образование — уточняем: университет «Синергия»2. Для русской действительности ничего нельзя было найти лучше? Хотя немного подумав решили, что это было ‘попадание в точку’: носорог — олицетворение тьмы и демонизма — представлен и представляется как ‘Подарок с ул. Горького’ — а в ‘смутное время’ демонические символы, к тому же не скрывающие своих лиц и чар, это и есть то оружие «Троянского терроризма» (суммы технологий)3, что нацелено на захват ‘пространства обитания’ народа — ни много, ни мало, и этот выпад рапиры, а мы, идя по Тверской, ощутили именно его — ощутили не как не ‘укол зонтиком’, хотя и довольно ядовитый, но как ‘осиновый кол’, что направлен в самое сердце русское — ядом кураре: Ложью и ложной сутью, — он был явлен саркастически и открыто — боксерской перчаткой гибриста4, насильника и нахала, — размашистыми рисунками (гротесковыми) в два этажа витринных стекол — вульгарных и беспардонных своей чужеродностью на главной российской «дороге к Кремлю» — на такой беспечной и по-русски широкой. И вонзался именно в ваше Сознание: как это возможно? хищники обучают Знанию? и как «управлять массами»? А за углом — Государственная Дума, а чуть вперед и направо — могилы павших и Вечный огонь, а там и Красная площадь с Лобным местом и памятником Минину и Пожарскому — там столько Русского Духа прошло-прошагало, гордо неся русские хоругви и раны боевые, что только диву даешься: неужели поглупели разом все думные дьяки, коли допускают ‘заморскую образованщину’ — вместо белорыбицы-кириллицы — и поныне рулить ‘процессом просвещения’ в РФ? А народ молчит и пробегает мимо синергийных окон? Полагаю, что ‘дерзкую пощечину’ фиксировали не все, но на то и был расчет воротил-обученцев, пестующих «управленцев нового поколения»: улыбки носорогов (понятно мультяшные) и приглашение «от носорога» испить кофе: «Путь к знаниям начинается с чашки кофе» — обескураживали: они должны были переключить «восприятие» на бытовой план, перевести в ‘шутейный тон’, представляя Зло — добрым Винни, уводя от сути вопроса, что и «вопросом-то» в русской культуре не был: ваше (наше) Знание начинается не только, как минимум, с удивления, а максимум — с усилия воли и трудолюбия — но нет, уверяют носороги: довольно кофе! Замечу, в Древней Греции знания и ‘путь к ним’ были, а вот кофе ахейцы с минойцами не ведали, что не помешало им изобрести письменность и другие сопутствующие Знанию обстоятельства: литературу, поэзию, натурфилософию, медицину, архитектуру. Может быть, носороги и не причем, скажут иные, да и «висят» возможно давно, и возможно не только на Тверской, но как филолог замечу: пьеса Эжена Ионеско «Носорог»5 (1960 г.) возмутила послевоенное общество, еще не успевшее стать «обществом потребления», но именно она, вслед за «Превращением» Ф. Кафки, его же «Замком», явилась ‘художественным прозрением’ — прозреванием будущего — как драматургическая притча о ‘тотальном превращении в жестокого хищника’ — о превращении целого города в ‘корпорацию госслужащих’ — расчетливых тварей, топчущих все живое и прекрасное — человеческое. Но ведь и Дж. Свифт упреждал на таком окружении — гуигнгнмов6 — правда, тех, утративший свое влияние при дворе, прогрессист и полемист вывел «добряками», живущими рядом и не стремящимися расподобить человека, и тем более оборотить его в «зверя» — сказалось великодушие самого Декана, что сохранял веру в Человека все годы своей опалы и практически забвения. Ионеско пишет свой «сатирический дифирамб» как «наитие» — философское — утраченного Мiра, и без всякой надежды на «светлое» и «доброе», и потому само поглощение «корпорацией монстров» происходит обыденно и бесповоротно: словно по мановению волшебной палочки — злой воли, не божьей, — и оттого, видимо, писатель избирает минимализм древнегреческой драмы — минимум декораций, минимум героев, Логос в действии и Эйдос — в финале, причем бескомпромиссный, горький, трагический — как ослепление Эдипа.