Статья поступила 25.05.2016 г.
Постановка проблемы
Сегодня на фоне глобальных проблем человечества, политической нестабильности, мирового экономического кризиса становится в порядке вещей сообщать о том, что общество претерпевает кризис морально-этического плана, и, как следствие, складывается тенденция, по которой субъект находится в ситуации перманентного кризисного состояния.
В философской и психологической литературе субъект «травмы постмодерна» (М. Эпштейн) характеризуется в состоянии отчужденности, где за массовыми социокультурными изменениями отсутствует ощущение перемен, в жизни сказывается ощущение неопределенности [2; 7]. Ее следует проиллюстрировать следующим отрывком из размышлений философа А. Ф. Лосева: «Нет ясности, красоты, нет кристальности. Нет в бытии ничего понятного и четкого… Как жизнь бесчеловечно непонятна. Где начало и конец, где середина бытия? …Жить в условиях внутреннего неразличения, внутренней безразличности, безразличия жизни, ее вечной однотипности, однообразия, монотонности, скучной невыраженности, невыразительности жизни — при всей ее бездонности и разношерстности. …Я ничего не понимал» [2. С. 61]. Данный пассаж о «вопрошании бытия» можно охарактеризовать как экзистенциальную ситуацию, в которой заявляет о себе «неинстинктивная потребность объяснить мир и своё существование в нём, для того, чтобы сделать его “своим”, “понятным”» [1. С. 51]. Но данный ход мысли может получить альтернативное развитие, если мы обозначим пресловутую «неинстинктивную потребность» в статусе требования. Таким образом, подозрительность левого толка подводит нас не к экспроприации экзистенции, а к мысли о том, что от субъекта требуют. Следовательно, встает вопрос: кто требует? С какой целью?
Мы видим, что имеет место иное рассмотрение положения места субъекта культуры, которое позволит прояснить причины, повлекшие к экзистенциальной неопределенности, по которой человеку стало «некомфортно» быть субъектом культуры. Для данного рассмотрения следует отбросить представление о том, что культура — это «вторая природа». Здесь стоит отметить наблюдение философа С. Жижека, по которому «”культура” служит именем всех тех вещей, которые мы обычно делаем, не веря в них по-настоящему, “не воспринимая их серьезно”» [4. С. 72]. Тогда что же заставляет его серьезно предаваться вопросам о «вечной однотипности, однообразия, монотонности, скучной невыраженности, невыразительности жизни»? Тут не следует принимать пресловутую неопределенность и нехватку аутентичности за чистую монету, а нужно научиться видеть и учитывать мотивы подобных настроений, которые коренятся не только в социальных и экономических проблемах. Этот взгляд должен быть обращен исключительно на бессознательную сторону бытия субъекта культуры. Но здесь подстерегают сложности. Как справедливо указывает исследователь Г. Меньчиков: «Для основной массы наших гуманитариев водораздел лежит все еще в том, “есть или нет бессознательное” и “имеет или не имеет оно значение по сравнению с сознанием человека”. <…> И очень мало гуманитариев, интересующихся проблематикой неосознаваемого с позиций научно-рационального замысла фрейдовского начинания» [8. С. 373]. Таким образом, мы пойдем вслед за замыслом и учением З.Фрейда — психоанализом.