В 1804 году первый общий университетский устав ввел автономию для всех классических университетов в России, которая понималась в смысле свободы от государственного руководства и контроля со стороны власти. Во главе существующих (и действующих) в то время Петербургского и Московского университетов встали Советы профессоров, которые сами избирали ректоров, ведали замещением кафедр и должностей на оных, определяли порядок учебного процесса, являлись ученым советом и высшей инстанцией университетского суда. Введение университетского устава 1804 года было одним из первых шагов по реализации политики либерализации взаимоотношений государства и общества.
Благодаря университетской автономии только что созданные Казанский (1804) и Харьковский (1805) университеты стали не только научными центрами, но и центрами учебных округов, осуществлявшими руководство начальными и средними учебными заведениями, и выполняли цензурные функции. Профессорам российских университетов, согласно уставу, предоставлялось право читать курсы, основываясь на собственных (или другого коллеги-ученого) трудах (монографиях или переводах). Их обязывали лишь доложить об этом Совету и учесть замечания коллег. Иных форм контроля образования уставом не предусматривалось и не предлагалось. Университетский устав 1804 года требовал от профессора преподавать курсы лучшим и понятнейшим образом и соединять теорию и практику; преподавая свой предмет, привлекать новейшие достижения ученых кругов Западной Европы.
Российские университеты имели свои полицию и суд с особой юрисдикцией. Это, конечно, накладывало определенный отпечаток на их взаимоотношения с властью. При этом необходимо учесть, что университетская автономия в России изначально отличалась характерной особенностью — личный состав университетов находился на государственной службе и обеспечивался не только жалованьем, но и значительными привилегиями, достаточно высокими пенсиями и чинами по существовавшей табели о рангах [15, с. 370–381].
В 1835 году университетская автономия была полностью упразднена. Управление в российских университетах перешло к попечителям учебных округов, подчиненным Министерству просвещения, был упразднен университетский суд. Кандидатуры ректоров утверждались российским императором, а профессоров — попечителем. Совет профессоров лишился самостоятельности. Министр просвещения Российской империи Сергей Семенович Уваров видел в университетской реформе 1835 года две составляющие: «во-первых, возвысить университетское учение до рациональной формы и, поставив его на степень, доступную лишь труду долговременному и постоянному, воздвигнуть благоразумную преграду преждевременному поступлению на службу молодежи еще незрелой; во-вторых, привлечь в университет детей высшего класса в империи и положить конец превратному домашнему воспитанию их иностранцами...» [1, с. 112]. «Закручивание гаек» 1835 года было результатом выступления 14 декабря 1825-го: власти были напуганы даже спустя 10 лет.
Вопрос о восстановлении университетской автономии вновь был поднят после воцарения Александра II, и вокруг этой проблемы развернулась настоящая борьба. В 1858 году министр просвещения Евграф Петрович Ковалевский предложил попечителям учебных округов высказать соображения о необходимых изменениях в действующем уставе [5], а попечителем Петербургского учебного округа Г.А. Щербатовым был представлен проект нового университетского устава [3, с. 155]. Проект предусматривал ограничение власти попечителя, усиление влияния ректора, расширение полномочий факультетских собраний, косвенно признавались корпоративные права студентов.
В 1858–1860 годах проект обсуждался в Московском и Киевском университетах. Однако усилиями нового министра просвещения Евфимия Васильевича Путятина был принят не устав, а «Новые правила» (от 31 мая 1861 года) и дополнительный циркуляр (от 21 июля 1861 года), согласно которым был введен исключительный запрет всех студенческих сходок, назначение и распределение средств касс взаимопомощи ставилось в зависимость от конкретного инспектора и конкретного ректора, сокращались дотации, выделяемые на малообеспеченных студентов. Данные решения вызвали массовые студенческие беспорядки осени 1861 года, вылившиеся в столкновения с полицией и войсками. Появились первые жертвы как со стороны студентов, так и со стороны властей [19, с. 176–322].
В декабре 1861 года начала свою деятельность комиссия Е.Ф. фон Брадке, цель которой — пересмотреть существующее университетское законодательство. Проект нового устава предусматривал увеличение числа кафедр, изменение порядка присвоения ученой степени, переизбрание профессоров после 25 лет службы. Надзор за студенчеством предполагалось значительно ослабить. Проект поддержал министр просвещения Александр Васильевич Головин [17]. В январе 1862 года проект фон Брадке был разослан на всесторонний отзыв всем российским университетам, а также губернаторам, предводителям дворянства, архиереям, переведен на ряд иностранных языков и направлен известным в России авторитетным государственным деятелям Западной Европы.
В течение лета шла разработка проекта устава в Ученом комитете Главного управления училищ с привлечением профессорского состава, отличавшегося либеральными взглядами. В декабре проект был рассмотрен Главным управлением училищ, внесшим ряд важнейших поправок, а затем Александром II, который остался недоволен рядом положений. Он рекомендовал обсудить проект в особой комиссии Сергея Григорьевича Строганова (куда вошли министры просвещения, внутренних дел, шеф корпуса жандармов) [22, р. 10, 12, 15]. В феврале 1863 года проект с изменениями был передан в Государственный совет. В апреле-мае проект обсуждался на заседаниях департаментов законов и экономии Государственного совета. Летом проект был рассмотрен на общем заседании Госсовета. 18 июля подписан Александром II [21, с. 38–40].
В основу университетского устава 1863 года была положена идея автономии университета как корпорации профессоров. Главным и в значительной степени независимым органом управления университета становился его Совет, в который по-прежнему входили все профессора. Совету принадлежало право выбора ректора, проректора, деканов, а также профессоров на вакантные кафедры. Право утверждения в должности оставалось за министром, но в течение действия устава случаев с неутверждением ректора или деканов, например, в столичном (Петербургском) университете не было. Только при незамещении кафедры в течение года министр мог назначить профессора по своему усмотрению.
Университетский Cовет получал возможность разделять факультеты на отделения, соединять и разделять кафедры, заменять одни из них другими, определять, какие предметы должны считаться обязательными или необязательными для студентов. Он же утверждал в ученых степенях без последующего рассмотрения этого вопроса попечителем или министром, как было раньше. Вместе с увеличением значения Совета некоторую долю автономии получили и факультетские собрания (советы): их ведению были предоставлены все научные и учебные дела в пределах своего факультета [20].
В последующие годы принимались решения, которые можно считать развитием университетского устава и автономии в целом. Так, Комитет министров разрешил проведение съездов ученых (естествоиспытателей, юристов, педагогов и др.) [4; 13; 14; 18], создание университетских научных обществ (которые становились «очагами» общественного просвещения). Были предприняты шаги к планомерной подготовке собственных научных кадров при университетах. Они вытекали из принципов университетской автономии (и устава 1863 года), которая прямо их предусматривала. Именно в связи с уставом в университетах была создана система подготовки ученых к профессорскому званию (в настоящее время — аспирантура и докторантура).
В 1867 году было принято постановление «О правилах отправления за границу молодых людей с целью приготовления к профессорскому званию», согласно которому министерство направляло за границу только лиц, рекомендованных университетскими советами. Учебный процесс (после 1863 года) значительно дифференцировался, предоставление университетам права разделять факультеты на отделения имело целью устранить этот недостаток и тем способствовать углублению знаний, а также усилению их интереса к занятиям. Все это сказалось на качестве выпускаемых из стен университетов специалистов, они действительно стали получать универсальное образование.
Университетская автономия развивалась в противостоянии с властью, причем столкновения приобретали порой очень острый характер. Так, в январе 1865 года ученый совет Московского университета ходатайствовал о предоставлении ему права самому цензуровать издаваемые университетом «Московские ведомости». Комитет министров после достаточно продолжительных прений пришел к выводу, что по закону сфера действий университетской цензуры ограничена изданиями ученого содержания и не распространяется на литературно-политическую газету.
В апреле 1866 года произошло открытое столкновение между частью профессуры Московского университета и Министерством просвещения. На заседании университетского Совета ряд профессоров выразили протест против решения министра о продлении срока службы профессора В.Н. Лошкова как решения, нарушающего определенный уставом порядок избрания профессоров. Поскольку большинство Совета во главе с ректором пыталось не давать протесту дальнейшего хода, его инициаторы поставили вопрос о необходимости точного определения прав ректора как председателя университетского Совета. Министр просвещения полностью одобрил действия большинства и сделал замечание меньшинству. Дело кончилось тем, что известные профессора (и общественные деятели) Б.Н. Чичерин, М.Н. Капустин и другие подали в отставку, прекрасно понимая, что ставят крест на своей карьере.
В 1871 году профессор Казанского университета П.Ф. Лесгафт выступил с резкой критикой ректора учебного заведения, который стремился превратить «университет в покорную гимназию» (протоколы не печатаются, протесты отвергаются, отдельные мнения не принимаются — все это не могло не вызвать социального протеста в профессорско-преподавательской среде), лишив преподавательский состав возможности использовать все предоставленные уставом права. В нарушение устава Лесгафт был уволен из университета [16].
В журнале «Русский вестник» (1873. № 2) была опубликована статья профессора Н.А. Любимова по поводу университетской автономии и устава 1863 года [10]. Любимов ратовал за изъятие из круга деятельности университетского Совета всех хозяйственных и административных дел, за предоставление Министерству просвещения неограниченных прав в университетской жизни. В ответ 36 профессоров и преподавателей Московского университета выступили с коллективным письмом, содержащим резкую критику Любимова. Последний вновь выступил в печати, обосновывая свою позицию в резких тонах [8; 9; 11; 12]. Разгорелась полемика (шла до 1876 года), прекращенная министром просвещения. Противники Любимова получили выговор [7].
В марте 1882 года пост министра просвещения занял Иван Давыдович Делянов, который еще в конце 1870-х подготовил новый вариант университетского устава. В период реализации программы контрреформ 1880-х годов в 1884 году университетская автономия была вновь ликвидирована [2, с. 311].
Современный исследователь С.И. Посохов считает, что «на протяжении ХІХ века существенно изменилось место университетского устава в правовом поле. Если в начале ХІХ века устав фактически был основным законом университетской жизни, то в последующем он постепенно становился скорее декларацией, которая находила свое пояснение в других законах и многочисленных циркулярах. То есть ограниченное количество его положений по мере возрастания государственного вмешательства во все сферы жизни, а также расширения университетской сети и университетских задач просто было не способно эффективно регулировать процессы в университете и вокруг него. Некоторые положения были чрезмерно общими, другие — совсем незначительными. В последнем варианте это приводило к тому, что через некоторое время та или другая позиция становилась неактуальной» [15, с. 378–379].
Следующие изменения в университетском реформировании пришлись на время Первой русской революции 1905–1907 годов [6].