Статья поступила 26.09.2025 г. Статья одобрена к публикации 11.10.2025 г.
ВВЕДЕНИЕ В творчестве М.Ю. Лермонтова, в том числе в ставшем хрестоматийным стихотворении «Родина», о котором не раз писали многие авторы [1–4; 6–7], есть немало загадок.
Всем нам хорошо памятны 12 строк:
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи кочующий обоз,
И на холме, средь желтой нивы,
Чету белеющих берез.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно.
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топотом и свистом
Под говор пьяных мужичков.
Важно отметить, что стихия народной жизни в стихотворении не представлена как животворящий источник патриотизма, а поставлена в один ряд с видами природы и сама по себе тоже — своего рода вид. И автор не отождествляет себя с этой стихией, а любуется ею извне, со стороны, как этнографическим и вместе эстетическим элементом все той же знакомой с детства родной панорамы.
Откровенная позиция Лермонтова, сознательно и жестко ограничившего содержание слова «Родина», кажется беспрецедентной. Она, на первый взгляд, выламывается из русской поэтической традиции. Ведь завоевания, территориальные приращения, военная мощь России были предметом поэзии Державина, Хераскова, Пушкина, находивших в этом оправдание национальной русской гордости. Славе русского оружия сочувствовали Карамзин, Радищев, Грибоедов. А о «русском духе», «русском народном характере» как о предмете национального самостояния писали те же Державин, Пушкин, Грибоедов, Карамзин и многие, многие другие.
Впрочем, что касается Пушкина, тут все несколько сложнее.
Лермонтову шел семнадцатый год, когда в № 1 «Литературной газеты» за 1831 год появились пушкинские стихи, имевшие, как справедливо отмечает Г.П. Макогоненко, характер литературного манифеста [5, c. 20–25]. Это был отрывок из «Евгения Онегина», вполне, однако, самостоятельный и законченный по мысли. В нем Пушкин говорил о решительном повороте, произошедшем в его творчестве, повороте от канонов и идеалов романтизма — к реализму. «Высокопарные мечтанья» ушли вместе с молодостью поэта. Наступил новый период жизни, пришёл прямой и простой взгляд на мир. Ненужными показались пышные декорации, необычайность обстановки, которыми щедро обставляли романтики (и он сам когда-то) действия своих героев.