* Окончание. Начало см.: Вопросы культурологии. 2016. №3.
Статья поступила 08.04.2015 г.
Внимание к проблемам исторической памяти, которое обнаружили историки «третьего поколения» школы Анналов, приобрело поистине глобальный размах в 80-х гг. XX в., когда memory studies стали не просто интеллектуальной модой, но и фактом общественной и политической жизни Европы, Америки и России
Социальной предпосылкой активизации «memory studies» можно считать события 80–90-х гг. прошлого века, когда на территории постсоветской Европы и России образовалось порядка десятка новых государств, которым пришлось заново формировать государственную идеологию и в связи с этим «переписывать историю», а также решать проблему культурной, политической идентификации больших национальных групп. Это резко актуализировало национальное измерение исторической памяти и привело к целому ряду «войн памяти».
Одновременно с этим шли процессы осмысления и переосмысления уроков Второй мировой войны в странах Западной Европы, становления международных институтов по правам человека. Логика экономической и политической интеграции Европейского союза требовала и продолжает требовать культурного и идейного оформления новой Европы, что нашло отражение в попытках конструирования наднационального варианта исторической памяти.
Гносеологическая предпосылка связана с определенным теоретическим поворотом в изучении наций и национализма, произошедшим в 80-х гг. ХХ в. Поворот этот отчасти был обусловлен выходом ныне ставшей классической работы Бенедикта Андерсона «Воображаемые сообщества» (1983). Констатируя беспомощность современных ему теорий в объяснении феномена нации и национализма (выглядящих, по его мнению, в современном мире как «патология» или «аномалия» общественного развития), американский исследователь задается вопросом: «Что же делает нацию ценностью, за которую можно умереть?» Отвечая на этот вопрос, он делает вывод о том, что принадлежность к нации выступает как своего рода религия современного общества, сулящая человеку бессмертие в вечном существовании нации, к которой он себя причисляет в своем воображении. Андерсон говорит о ценностной, культурной, укорененности «воображаемых сообществ», на конкретном историческом материале раскрывает механизмы создания («воображения») наций — на примере развития переписи, карты и музея в Юго-Восточной Азии, разрабатывает понятие «национальное сознание» [1]. Можно сказать, что у Андерсона нация трактуется как универсальная полезная иллюзия, без которой бытие человека в секуляризированном мире оказывается невозможным.