Летом дед Андрей спал по ночам плохо, чуть заполночь обязательно поднимался над тайгой ветер, трепавший из бока в бок верхушки чугунных елей, отчего падали вниз тяжелые, смолистые шишки, барабанящие по крыше дедовой сторожки, словно в алюминиевый таз: глубоко и глухо. Раз проснувшись, дед Андрей больше не спал, мог до утра, часов до шести, ворочаться в продавленной кровати — попискивать пружинами в перебранном недавно матрасе, или же вставал, зажигал горящим честным словом огарок, расплывшийся в треснувшем блюдце, отчего-то только после этого надевал стоптанные платяные домашние бурки и усаживался за стол, заваленный деревяшечками разных размеров, видов, опилов, несколькими резцами, отточенным ножом, сухими листиками и веточками, напоминавшими буквы; с краев висела ветошь и пыль — среди нее иной раз попадалась столярная шкурка или трупик не пережившей голодной зимы мышки-тюрюрюшки и прочие вещицы, нужные, да не очень. Часто дрожа от холода, ночи на изломе становились звезднее и студенее, дед Андрей разгребал локтями на столе небольшую площадку, аккуратно оттесняя к краям ненужный материал, по левую руку выкладывал черное точило и резцы, по правую — нож, а перед собой кусок дерева, коряжку ли, струганую ветку, опиленный чурбачок, и, помолясь в душе Богу, начинал работу. До солнца, до первых его еще холодных лучей дед Андрей не выпускал из рук свою деревяшку: отделив кору, осторожно, прозрачными слоями освобождал он дерево от лишнего, ковырял слева, справа, снизу, отчего на колени его летели желтые и розовые завитки. Если что-то не получалось, он чертыхался, клал-таки чурочку обратно на стол и пару минут отдыхал, разминая немеющие пальцы и сосредоточенно считая удары шишек о крышу, а после снова брал поделку и дорабатывал ее до конца.
Чаще всего такими ночами дед Андрей резал из дерева медведей — и один никогда не походил на другого, отчего, он не знал сам. Были у него косолапые с балалайкой, с баяном, бубном, но таких дед Андрей не любил и иногда относил в поселок на продажу или же дарил останавливающимся у него в глуши охотникам. Более всего дед Андрей вырезал деревянных мишек не обыкновенных, с изъяном или с излишеством каким. То передние лапы приладит, как у лягушонка, кривые и перепончатые, то наградит медведя ослиными ушами, то найдет в лесу, в чащобе, орешник толщиной с руку, срубит, да и сотворит после Потапыча в крапинку, как перепел, другого чего дед Андрей не любил и не вырезал, хотя и пробовал — а несколько полочек, длинных, провисших от стены к стене, были заставлены фантастическими шатунами.