К вопросу о понятии «глубинный народ»

ВВЕДЕНИЕ

Исследование конституционного дизайна государственности¹ и фундаментальной архитектоники государства невозможно без обращения к вопросу о фундаменте и «силовых конструкциях» такого дизайна, об истоках устойчивости государства, его резистентности и резильентности к внешним и внутренним негативным, разрушительным воздействиям.

И здесь одним из референтных понятий является понятие «глубинный народ» (англ. Deep Nation). Это понятие является весьма значимым для многих тематических горизонтов — и темы глубинного государства и сильного[footnote]2 [/footnote]суверенного государства, и темы основ государственной национальной политики, и темы природы и онтологии русского мира, и многих других. Этому вопросу и посвящена настоящая статья.

К ВОПРОСУ О ПРИЗНАКАХ И СОДЕРЖАНИИ ПОНЯТИЯ «ГЛУБИННЫЙ НАРОД»

Концепт глубинного народа не имеет никакого отношения к негативной его интерпретации как формы и элемента параллельного государства³ (когда при так называемой оккупационной модели государственного управления, к примеру, вся реальная государственная власть в Британской Индии принадлежала британцам, но не коренным народам Индии). Эти вопросы исследованы и объяснены нами в других наших работах.

Понятие глубинного народа данного конкретного государства не может интерпретироваться и как унижающее или недооценивающее другие народы, проживающие в этом государстве наряду с ним.

Как правило, при обсуждении глубинного народа речь идет о коренном⁴ титульном народе (или нескольких таковых; нередко именно совокупность исторически представленных народов государства выступает его нравственным и, шире, цивилизационным фундаментом). Но проведение синонимизации понятий «коренной» и «глубинный» народ является необоснованным, лишало бы смысла исследуемое понятие глубинного народа. Речь в этом случае следует вести о государствообразующем, цивилизационно-формирующем народе.

Несмотря на дискредитацию этого понятия ультралибералами типа В.Л. Глазычева, стремившегося и пытавшегося исказить это понятие⁵, или Н.И. Травкина, назвавшего глубинный народ «непобедимым отрядом из особо дремучих россиян»⁶ (при этом едва ли он решился бы отрицать широко представленный в литературе концепт глубинного народа как основы еврейского народа⁷), глубинный народ — реально существующий феномен, и эта тема представляет существенный академический интерес. И эмпирической основой здесь может быть далеко не только Россия.

В тюркском языке есть такое понятие, как «импрам». Оно означает «простой народ». Лишь самые великие ханы и цари удостаивались уважения импрама⁸.

Именно с национальными (этническими) детерминантами (прекурсорами) глубинного государства, воплощенными в глубинном народе, связаны понятия «миацум» (арм. միացում — «воссоединение»), э́ нозис (от греч. ένωσις — «объединение, единство») и прочие ирредентистские парадигмы и связанные с ними общественные движения (ирредентизм (от итал. irredento — «неискупленный», «неосвобожденный») — идеологема и политика объединения (собирания) разъединенного (живущего в рассеянии или разделении) народа в рамках одного государства). Проблема разделенного ныне русского народа тоже не снята с повестки дня.

По мнению В.А. Ильина и М.В. Морева, понятие «глубинный народ» — «понятие более сложное и, наверное, требующее определенных ментальных качеств для его осмысления»⁹.

Согласно замысловатой интерпретации В.Ю. Суркова, «глубинный народ всегда себе на уме, недосягаемый для социологических опросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия. Понимание, кто он, что думает и чего хочет, часто приходит внезапно и поздно, и не к тем, кто может что-то сделать… Своей гигантской супермассой глубокий народ создает непреодолимую силу культурной гравитации, которая соединяет нацию и притягивает (придавливает) к земле (к родной земле) элиту, время от времени пытающуюся космополитически воспарить. Народность, что бы это ни значило, предшествует государственности, предопределяет ее форму, ограничивает фантазии теоретиков, принуждает практиков к определенным поступкам. Она — мощный аттрактор, к которому неизбежно приводят все без исключения политические траектории»¹⁰.

С указанием В.Ю. Суркова на аттрактивное значение глубинного народа в отношении государственности следует согласиться.

Аттрактор — это «точка» или «область» схождения (сходимости), притяжения и сопряжения, стремления в фазовом пространстве динамической системы. И это имеет самое прямое отношение к онтологии как раз глубинного народа в онтологии государственности.

«Религиозные и общинные идентичности оказываются более могущественными, нежели общенациональные»¹¹, — писал Ричард Хаас.

Л.Ф. Болтенкова обоснованно указывает: «Тезис о “глубинном народе” естественен, историчен… “глубинный народ” — надежная, жертвенная опора государства во все времена»¹². По словам Д. Травина, «“глубинный народ” — не сказка. Это народ традиционного общества»¹³.

Онтология глубинного народа выражается через сложным образом взаимосвязанные понятия «глубинная сущность»¹⁴ и «глубинная социальная сущность»¹⁵ такого народа, глубинного цивилизационного кода страны¹⁶, глубинного «нравственного каркаса»¹⁷.

ГЛУБИННЫЙ НАРОД И ГЛУБИННОЕ ГОСУДАРСТВО

«Глубинный народ государства» создает национальные (этнические) и религиозные детерминанты глубинного государства¹⁸, является основой порядка государственности. Строй порядка глубинного народа включает не только базовый несущий строй порядка (национальность как этничность), но и инвенционный глубинный порядок, в рамках которого интерсекционально действует сразу несколько остовов, перекрестно взаимодействующих, — русский язык и русская культура, православное христианство. Понятие «инвенционный» отражает данность, когда одна детерминанта действует напрямую, а еще одна или более (обычно несколько) «скрыты на дне».

Онтология взаимоотношений государства и глубинного народа выражается через сложным образом взаимосвязанные понятия подлежащей учету властью «глубинной воли народа»¹⁹, глубинной легитимации власти в глазах населения и ряда других.

РУССКИЙ НАРОД КАК ГЛУБИННЫЙ НАРОД

Вопрос о глубинном народе крайне важен для вывода русского народа из-под перманентного давления и принижения, избирательной дискриминации.

Сегодня нередко встречаются основанные на ненависти к русским заявления отдельных персонажей о вообще отсутствии в природе русского народа как такового. Так, Тина Канделаки позволила себе заявить: «…у меня все время ощущение — когда мы разговариваем, как будто мы говорим о России как о стране русских. Русские, поднимите руку — кто вы здесь, где вы здесь? Нет уже давным-давно. Это давным-давно уже всеми доказанный факт, что российский этнос изменился, и он не состоит из русских»²⁰. Эту русофобскую чушь бессмысленно даже обсуждать, но подобное кочует по страницам либеральных изданий.

Тем не менее для России (если мы говорим не о параллельном государстве, а именно о глубинном народе — в нормальном понимании и нормальной онтологии) глубинным народом является титульный русский народ. Это бесспорно и очевидно, хотя бы уже исходя из того, что государственным языком России является русский язык. Хотя, конечно, редуцирование исследуемого сложнейшего феномена только до этого частного момента было бы примитивизирующей схематизацией.

Именно в русском народе и следует искать фундаментальный порядок архитектоники глубинного государства и его прекурсор. А вовсе не в искусственно нафантазированной и конструируемой отдельными лицами (В.А. Тишков, С.Н. Градировский) по калькам Госдепа США новейшей симулякровой идентичности «россиянин»; подобного рода лица не признают, что идентичность гражданина Российской Федерации давно есть, но занимаются искусственным субверсивным «нациестроительством».

Как пишет Е. Холмогоров, «“русское” — это конкретная тысячелетняя культурная и цивилизационная идентичность. “Российская нация” — это недавний и недолговечный бюрократический словесный конструкт»²¹.

В России именно титульный русский народ выступает системным аттрактором (центром схождения и центром сопряжения) российской государственности.

Не случайно И.В. Сталин (как бы к нему ни относиться) сказал на торжественном приеме в честь Победы в Великой Отечественной войне 24 мая 1945 г. свои известные слова о ключевой роли («руководящей силе») русского народа в этой победе: «Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и прежде всего русского народа. Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение»²².

Либеральные деятели любят «педантично высчитывать ничтожный процент истинно верующих» среди русских, именно на этом выстраивая свои лженаучные гипотезы о якобы отсутствии единой и гомогенной русской православной идентичности.

При этом в отношении мусульман и иудаистов применяются совсем иные подходы. Так, по словам Равиля Гайнутдина, этнические мусульмане уже сразу рождаются мусульманами, «приходят на эту землю верующими», и безотносительно того, посещают мусульмане мечеть или нет, «убеждение и вера — в душе»²³. Как заявил Берл Лазар: «А что значит “соблюдающий”? Каждый человек в той или иной мере соблюдает закон и заповеди, просто потому, что эти заповеди лежат в основе общечеловеческой морали. Человек почитает своих родителей — это ведь тоже соблюдение одной из важных заповедей! Просто кто-то соблюдает меньше, потому что знает меньше, а кто-то соблюдает больше, потому что больше знает. Так что община не сортирует евреев на соблюдающих и не соблюдающих»²⁴. То есть представители этих социальных групп не заморачиваются на мнения третьих лиц.

Соответственно, обоснованно онтологически оценивать русский народ — исходя исключительно из самореферентного самооценивания и самопозиционирования себя русскими как русских, самоопределения русскими своей собственной национальной (русской) идентичности, без зацикливания на мнения третьих лиц.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Глубинный народ выступает одной из фундаментальных опорных «силовых конструкций» государственности.

И это не составляет никакой проблемы для будущего, поскольку, как справедливо пишет Н. Козин, «пора научиться если не все, то многое мерить мерой глубинного прошлого… Всякий кризис больше, чем учит, он заставляет искать опору в самом себе, и выход из него — всегда в нахождении новой формы глубинной духовной жизни»²⁵.

Настоящая статья лишь поднимает вопрос о глубинном народе, выступает приглашением к дискуссии по этому тематическому горизонту.