Стихотворную подборку текстов батального жанра молодого поэта Ильи Клепнёва можно было бы озаглавить «О войнах и воинах всех времен и народов». Хотя сам автор содержательно явно тяготеет к тематике средневековых военных походов эпохи викингов, в представленную публикацию вошли также и военные темы XX в. Вместе с тем война в этих текстах осмысляется и как культурная универсалия, неизбежная форма бытия человечества, присущая любому обществу, без конкретизации во временном и пространственном континууме.
Главная особенность батальной поэзии автора видится в том, что она органично соединяет в себе эпический и лирический планы. Впервые подобное сделал Д. Байрон, чем, собственно, и прославился. Но у Байрона история сама по себе, Чайлд-Гарольд — отдельно: с холма, отстраненно, созерцает античные руины и дает оценку наполеоновским войнам. Или возьмем военную классику А. Твардовского, там наоборот: есть лирический герой непосредственно на войне и его живая солдатская биография, но нет осмысления войны с позиций философии истории. А история в ее цивилизационном аспекте — это, как известно, история войн.
Авторский взгляд Ильи Клепнёва на историю интересен тем, что он подается глазами современника-воина, иногда прямо из «гущи кровавого боя», эпицентра сражения. Стихи тяготеют к жанру исторической баллады, повествование часто ведется от первого лица, где лирический герой предлагает «послушать историю битвы и смерти мою». Каждая из историй излагается по-мужски немногословно и сдержанно, иногда с исповедальной интонацией человека на смертном одре или даже голосами памяти, звучащими из небытия. Герои раскрываются в них не столько эмоционально, но в системе арете (воинской доблести), маскулинности и мужественности — ценностно-поведенческих установок воинской традиции, которые могут быть сведены к универсальной формуле: «Готов ты погибнуть за правое дело, / За земли почивших отцов», — без отсылок к конкретному времени или народу.
Между тем посредством каждой из личных историй отдаваемого воинского долга «ради свободы родной стороны» и межпоколенческой преемственности подвига: «Ведь души дедов и отцов, / Умерших в прошедших боях, жаждут мщенья», — творится героическая история Отечества. Она творится пóтом, кровью и физической болью обычного человека, чье тело «расчерчено шрамами», душа пропитана кровью («кровь в душу впиталась, как в землю вода»), а в ушах звучит вечная «музыка боя». Этот воин не претендует на лавры, не является героем богатырского эпоса или сатрапом Александра Македонского. Поднимая щит и меч навстречу вражеской атаке, свою участь — «наутро окрасится снег алой кровью» — он принимает с будничным спокойствием, как бытийный закон и неизбежную дань полю брани: