Статья поступила 23.06.2019
В чисто трюковых фильмах Мельес сохраняет эстрадный тип поведения, опять же плоть от плоти доэкранных зрелищных форм. Манерой бытия в кадре Мельес как бы призывает аудиторию полагать, что все происходящее достойно веселья и восхищения, даже если временами есть от чего вздрагивать. Но если в жизни новизна нередко таит в себе опасность и множество неудобств, здесь она существует для наслаждения.
Ведь в кино «все в шутку», как сказали бы в «Гамлете». («They do but jest, poison in jest no off ence I’th’world» [22, с. 692]. «Они все делают только в шутку, отравление в шутку, совершенно ничего обидного», — увещевает короля Гамлет во время спектакля бродячих актеров.) Грубость, жестокость и смерть в фильмах Мельеса — тоже в шутку. Впрочем, не всегда. Да и в самих шутках режиссера есть, как нам кажется, доля бессознательной рефлексии на актуальную для него тему.
Лейтмотивом экранных фокусов Мельеса являются игровое раздирание на части вроде бы живых тел, подчеркнуто брутальные манипуляции с ними как с чем-то изначально неодушевленным и не имеющим никакой ценности, а потому не требующим ни осторожности, ни уважения. Изъятые из привычной атмосферы цирка и запечатленные «навечно», а также в контексте будущей истории ХХ века с ее массовым уничтожением жизней, низведением человека до сырья, подлежащего переработке в полезные вещи, игры Мельеса можно рассматривать как невольное предупреждение и пророчество. Все возможно в этом мире. Сейчас вы человек, у вас есть лицо, красота, ловкость. А через секунду вас схватят, покрутят в воздухе, подбросят или, наоборот, швырнут оземь, и вы станете бесформенными останками, тряпьем, с которым незачем церемониться. Возможно, вскоре эти клочья и комки снова превратятся в живых и невредимых людей. Но еще не известно, вернется ли вам ваш облик или возникший человек окажется не вами, а кем-то другим, другого пола и возраста, — как бы говорится в подтекстах трюков.