Долгое время девушка не воспринималась обществом как культурный и / или социальный феномен, скорее как промежуточный этап между детством и замужеством, уже «полноценным», в глазах общества, положением женщины. Период девичества не ограничивался определенным возрастом, хотя, безусловно, примерные границы, зависящие от брачного возраста, все же имелись (вплоть до 1780-х годов обычный брачный возраст дворянок составлял 14–16 лет (иногда даже 13), на рубеже XVIII–XIX вв. — 17–18 лет, к 1830-м годам — 19–21).
Только с конца XIX века в научно-популярных публикациях девушка начала представать в качестве объекта, отражающего масштабные культурные преобразования [1], а в XX веке вместе с феминизацией общества возрос интерес и к гендерным изысканиям. Период девичества начал подробно изучаться в научном сообществе совсем недавно, еще хуже дело обстоит с научными изысканиями о юных дворянках. Возможно, этот феномен объясняется кажущейся очевидностью вопроса и квазихрестоматийностью образа русской дворянки в отечественной литературе (сразу приходящие на ум Лиза И.С Тургенева из «Дворянского гнезда», Татьяна А.С. Пушкина из «Евгения Онегина», Наташа Л.Н. Толстого из «Войны и мира»), девушка-дворянка здесь является любимой фигурой русских писателей вплоть до XIX в. Из-за этой популярности в литературе научный анализ юной русской аристократки отходит на второй план вследствие кажущейся легкости вопроса, мнимой очевидности характера. «Литературные образы были репрезентацией мужского взгляда на девушку-дворянку, так как воспроизводили мысли, чувства, переживания, мотивации, которые, с точки зрения авторов-мужчин, якобы должны были быть ей присущи», — пишет Белова А.В. в своей статье, посвященной телесности и гендерной идентичности российской дворянки в период девичества [2]. Таким образом появился характер, созданный, чаще всего, взрослым мужчиной, а значит не способный полностью достоверно описать все ступени личностного развития, аспектов женской сексуальности и телесности, особенностей поиска и осознания гендерной идентичности.