* Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 25-28-00927, https://rscf.ru/project/25-28-00927/; Русская христианская гуманитарная академия имени Ф.М. Достоевского. The study was supported by a grant from the Russian Science Foundation № 25-28-00927, https://rscf.ru/en/project/25-28-00927/; Russian Christian Academy for Humanities named after Fyodor Dostoevsky.
Статья поступила 29.09.2025.
Статья одобрена к публикации 06.10.2025.
В бурный XX в. — век череды социальных катастроф и кризиса религии — достаточно часто вставал вопрос о добре и зле, жизни и смерти, — вставал если не для всего мира, то для какой-то его части, будь это континент, отдельная страна или категория населения. С одной стороны, на протяжении столетия велось множество разговоров о правах человека, освобождении эксплуатируемых и закрепощенных, всеобщем равенстве и братстве. С другой — усиливались экзистенциальные мотивы, в которых речь шла о том, что человек лишь легкозаменяемый винтик механизма. Это можно было бы назвать «кризисом гуманизма и социальности». Несмотря на трагедии и огромные жертвы, предпринимались (и предпринимаются) попытки по созданию новых агрессивных организаций и орудий для массовых убийств, способных нанести огромный урон противнику, равно как и внутренним врагам. Идеологическая одержимость одной части мира влияла на зарождение ее не менее одержимого антагониста, чем обеспечивала их неминуемое последующее столкновение.
В России после череды нескончаемых войн и революций проявлялось в разных формах чувство изношенности и усталости. Словно подводя итоги настроениям конца XX столетия, советский поэт, воспитанный на русской классике XIX в., В.Н. Соколов в 1988 г. писал:
Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек.
И не надо мне прав человека,
Я давно уже не человек.
Я давно уже ангел, наверно,