По всем вопросам звоните:

+7 495 274-22-22

Внешнеполитический вектор как территориальное выражение внешней политики современных государств

М. Л. Карданова Институт международных отношений, Пятигорский государственный университет, старший преподаватель кафедры европейских языков. Е-mail: mkardanova@yahoo.com

Терминологический аппарат, используемый при исследовании внешней политики современных государств, разнообразен. В последние годы в обиход вошёл термин «внешнеполитический вектор», который не имеет, тем не менее, единого определения. В статье проанализированы случаи употребления данного термина в зарубежной и русской профессиональной литературе, что позволило дать авторское понимание термина «внешнеполитический вектор».

Литература:

1. Абдрахманова Г. Альтернативные проекты региональной интеграции с участием стран Центральной Азии: некоторые сравнения // Центральная Азия и Кавказ. — 2008. — № 6 (60). — С. 7–18.

2. Александров О. Б. Северный вектор внешней политики России: внешняя политика России на Балтике, в регионе Северной Европы и в Арктике / О. Б. Александров. — М.: Спутник+, 2012. — 204 с.

3. Андреева Е. С., Орлова И. А. Российский вектор в формировании единого социального и социокультурного пространства на Южном Кавказе // Управленческое консультирование. — 2016. — № 9 (93). — С. 30–36.

4. Базаров В. Б. Современные монголо-китайские отношения: вектор внешней политики Монголии (1990–2000 гг.) // Власть. — 2015. — № 3. — С. 152–155.

5. Володичев К. В. Китайский фактор в индийской политике LookEast // Вестник Брянского государственного университета. — 2012. — № 2 (1). — С. 21–24.

6. Ворожеина Я. А. Калининградская область в экспозе министров иностранных дел Республики Польша в 2005–2016 гг. // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. — 2017. — Ч. 22. — № 1. — С. 135–142.

7. Габер Е. Политика Турции на Кавказе и в Центральной Азии в постсоветский период // Центральная Азия и Кавказ. — 2011. — Ч. 14. — № 3. — С. 159–170.

8. Галушко Ю. А. Крымская война как вектор внешней политики Великобритании в середине XIX в. // Вестник Московского государственного лингвистического университета. — 2015. — № 26 (737). — С. 51–65.

9. Ганьшина Г. И. История развития политики «мягкой силы» в Китае // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Всеобщая история. — 2016. — № 3. — С. 63–72.

10. Исраелян Е. В., Соколов В. И. Канада: «Мягкая сила» как основа внешней политики державы «среднего ранга» // Вестник международных организаций: образование, наука, новая экономика. — 2014. — Ч. 9. — № 2. — С. 72–94.

11. Кандель П. Е. Молдова: выборы выбора // Власть. — 2018. — № 1. — С. 180–183.

12. Кожухов А. В. Современные российско-афганские отношения: модель с доминирующим элементом // Актуальные проблемы современных международных отношений. — 2015. — № 5. — С. 32–45.

13. Лисицкая М. В. Россия на распутье: выбор внешнеполитического вектора // Актуальные проблемы современных международных отношений. — 2013. — № 1. — С. 112–118.

14. Лузгин В. И. Угрозы национальным интересам России в области международной безопасности на современном этапе // Скиф. — 2016. — № 2. — С. 56–64.

15. Мамлук Ф. М. Основные направления внешней политики Ливии (1990–2010 гг.) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Всеобщая история. — 2017. — Ч. 9. — № 3. — С. 215–221.

16. Микаелян Г. Внешняя политика Армении: попытка совместить интересы США, Европы и России // Центральная Азия и Кавказ. — 2009. — № 3 (63). — С. 137–146.

17. Научная электронная библиотека «Киберленинка» // Cyberleninka, URL: https://cyberleninka.ru /

18. Песцов С. К. Тихоокеанская Россия в АТР: новые горизонты Азиатско-Тихоокеанской интеграции // Вестник Владивостокского государственного университета экономики и сервиса. — 2013. — № 1 (19). — С. 188–193.

19. Ризоен Ш. Ш. Национальные интересы во внешней политике Республики Таджикистан: структура и специфика: дисс. … канд. полит. наук: 23.00.04. — Душанбе, 2017. — 185 с.

20. Скриба А. С. Три мифа балансирования Украины между Россией и Европейским союзом // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. — 2013. — 2 (24). — С. 131–140.

21. Слободян Н. В. Политика «мягкой силы» России в странах Персидского залива в начале ХХІ в. // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Международные отношения. — 2013. — № 3. — С. 5–12.

22. Стрелец М. В. Германо-израильские отношения в контексте проблем ближневосточного мирного урегулирования (2005–2014 гг.) // Вестник Кемеровского государственного университета. — 2014. — Ч. 2. — № 3 (59). — С. 311–318.

23. Цвык А. В. Китайский вектор политики ФРГ после 1998 г. // Вестник МГИМО (Университета). — 2016. — № 2 (47). — С. 161–167.

24. Alagha M. Palestine in EU and Russian Foreign Policy: Statehood and the Peace Process / M. Alagha. — London: Routledge, 2016. — 160 p.

25. Cebotari S., Budurina-Goreacii С. Specifi cs of the Russian Federation interests in Moldova in the context of new geopolitical changes // Ante Portas — Studianad Bezpieczeństwem. — 2017. — № 1 (8). — Р. 23–45.

Термин «внешнеполитический вектор» всё чаще встречается в исследованиях в области внешней политики государств. Однако он не имеет теоретического осмысления. Проанализировав 143 научных статьи [17], где используется понятие «внешнеполитический вектор», и 365 статей [17] с синонимичным ему понятием «вектор внешней политики», можно выделить следующие типы ситуаций, в которых употребляются эти понятия:

1. Для обозначения базового приоритета внешней политики в случае, если он изменился либо может измениться в ближайшей перспективе. К примеру, в статье М. В. Лисицкой «Россия на распутье: выбор внешнеполитического вектора» [13] анализируется место России в системе международных отношений в XXI в. — проблема, ставшая актуальной после распада биполярной системы мироустройства и сохраняющая свое значение до сих пор. Вслед за С. Сестановичем и В. А. Кременюком М. В. Лисицкая видит и анализирует три возможных направления российской внешней политики: Запад, Восток и создание самостоятельного «русского пространства». Соответственно, термин «внешнеполитический вектор» в данном контексте имеет значение «фундаментальный приоритет», на основе которого затем могут быть сформулированы конкретные цели и задачи внешней политики России.

Другой пример: статья П. Е. Канделя «Молдова: выборы выбора» [11], посвященная парламентским выборам в Молдове, планируемым в 2018 г. В ней подчеркивается, что выбор между прозападными и пророссийскими политическими силами в этой республике — это фактически выбор внешнеполитического вектора ее дальнейшего развития из двух вариантов: Запад и Восток. Таким образом, здесь также термин «внешнеполитический вектор» употреблен в значении «фундаментальный приоритет внешней политики государства».

2. Для обозначения географического направления внешней политики, связанного с названием стороны света: восточное, западное, северное, южное направления внешней политики. Такие направления, в основном, используются, когда автор изучает политику субъекта в отношении некоей территории, не совпадающей в границах с общепринятым регионом — она может быть меньше его или же включать в себя несколько регионов или их частей. Так, например, используя понятие «западный внешнеполитический вектор России», автор может подразумевать под ним политику России в отношении: а) только Западной Европы; б) Западной и Восточной Европы; в) Западной Европы и США; г) Западной, Восточной Европы и США; д) Западной Европы, США и Канады; е) Западной, Восточной Европы, США и Канады; ж) всех европейских стран и государств Северной Америки.

Для Цитирования:
М. Л. Карданова, Внешнеполитический вектор как территориальное выражение внешней политики современных государств. Дипломатическая служба. 2018;5.
Полная версия статьи доступна подписчикам журнала
Язык статьи:
Действия с выбранными: