Несмотря на то что я профессиональный юрист, я абсолютно убеждена в том, что вопросы таможенного администрирования лежат не столько в плоскости законодательства, сколько в плоскости правоприменения и организации таможенного контроля, таможенных процедур, бизнес-процессов и т. д. Таможенный кодекс Евразийского экономического союза я не считаю прорывным документом. Все прогрессивные технологии, появляющиеся в эпоху цифровизации экономики, российской таможенной службой внедряются и без него, однако, что точно можно подвергнуть критике, слишком медленно и с очевидной отсталостью, если сравнивать Россию с другими странами — ее конкурентами на внешних рынках. Мы говорим об электронном таможенном декларировании, и, конечно, в этом достигнуты колоссальные успехи. Но почему только декларирование? А что происходит в пунктах пропуска, что происходит с транзитом и т. д.? Это вопросы, которые надо ставить и решать. В этом году вступило в силу Соглашение ВТО об упрощении процедур торговли. С некоторой долей условности можно даже сказать, что оно к моменту его вступления в силу уже слегка устарело, поскольку переговоры по этому соглашению велись с 1995 г. Тем не менее заложенный в нем принцип единого окна как однократность представления сведений в электронном виде — это и есть современный вызов использования цифровой экономики, который делает ненужным четырехэтапное таможенное оформление и создает новые возможности для контроля. С этой точки зрения, по моему убеждению, Таможенный кодекс Евразийского экономического союза — это никакая не модернизация, а «косметический ремонт», то есть, безусловно, улучшение, но действующих бизнеспроцессов, которые, наверное, могли бы быть пересмотрены в эпоху новых возможностей, создаваемых цифровой экономикой.
Не могу не сказать о системе управления рисками — возьму на себя миссию объяснить позицию бизнеса в отношении СУР. Я абсолютно убеждена в том, что система управления рисками — «священная корова» любой таможни, и «внутреннюю кухню» формирования СУР, кроме общих очертаний, никто не должен знать. Никто не имеет права требовать выдачи кодов, по которым таможня определяет, кто является нарушителем и какие товары с какой тщательностью следует проверять. В этом я согласна с позицией Федеральной таможенной службы. Но в чем состоит озабоченность бизнеса? Таможенное регулирование в отличие от любых других сфер контрольно-надзорной деятельности уникально в плане безграничной дискреции и широких полномочий у таможни. Что такое дискреция? Это действия по собственному усмотрению. Невозможно в законе определить, что досматривается, условно говоря, только «пятый контейнер на левом борту судна», поскольку понятно, что в этом случае вся контрабанда будет в других контейнерах. Поэтому у таможни действительно есть право проверить любое лицо и любой товар. Вопрос в том, как найти компромисс, чтобы этими правами не злоупотребляли, чтобы эти права использовались всегда добросовестно и разумно, и таможенник, идя на проверку, понимал, что он проверяет и зачем. Приведу пример. Я присутствовала на одном мероприятии в регионе. Директор нефтехимического завода обратился с просьбой к начальнику таможни ускорить проведение экспертиз. В месяц проводится 20–30 экспертиз, и каждую пробу таможня везет в другой город (пять дней туда, пять — обратно). «Нельзя ли, чтобы эксперт работал у нас?» — спросил директор предприятия. А я подумала, почему же он не ставит вопрос: зачем таможне такое количество экспертиз в месяц? Нефтехимический завод имеет собственную лабораторию, которая обязательно проводит постоянные экспертизы. Конечно, таможня имеет право в ней усомниться, но она всегда может ее проверить. Мне кажется, чем больше мы будем обсуждать такого рода ситуации, тем лучше будем понимать друг друга.