Проблема отношений кочевых народов и Советского государства недостаточно освещена в исторической науке. В советский период процесс перевода кочевников на оседлость и их коллективизации рассматривался как исторически обусловленный и воспринятый основной массой кочевого населения положительно [4, 16]. С конца 1980‑х гг. появляются труды, в которых ситуация, сложившаяся в «кочевых» регионах СССР, рассматривается более критически [1, 3, 8]. Зарубежные историки анализируют проблемы принудительного перевода кочевников на оседлость, а также много внимания посвящают исследованию причин и последствий голода в Казахстане [10, 17, 18]. Однако проблема сопротивления кочевников мерам форсированного перевода на оседлость и коллективизации, которые применило Советское государство, до сих пор остается изученной фрагментарно.
В 1920‑е гг. политика Советского государства по отношению к кочевым народам проходила в «умеренном» режиме. Однако на рубеже 1920‑х и 1930‑х гг. была развернута программа форсированного перевода кочевников на оседлость с их попутной коллективизацией. Реализация этой программы сопровождалась реквизициями скота, принудительным сгоном кочевников в «точки оседания», административным запретом кочевать. Эти меры вызвали обнищание кочевников и голод.
Кочевники не остались безучастными к тем методам форсированного перевода на оседлость и коллективизации, которые применяли по отношению к ним власти. Наиболее мягкой формой реакции было распространение «антиправительственных» настроений. Кочевники в Казахстане считали, что оседание «является ловушкой», так как при помощи него «власти… стремятся установить более крепкий контроль над имуществом… чтобы можно было обложить его более высокими налогами». В Бурятии, как сообщало ОГПУ, ходили слухи «о неизбежности войны и свержении советской власти» [5, ф. 6985, оп. 1, д. 5, л. 20; 13, ф. 34232, оп. 1, д. 3, л. 49об — 50].
Косвенное сопротивление проявилось также в том, что кочевники сделали вид, что «поддались» властям. В кочевом обществе и после коллективизации сохранились традиционные родовые отношения. «Классово-чуждые элементы» (с точки зрения властей) продолжали контролировать низовые советские органы [5, ф. 6985, оп. 1, д. 2, л. 97; 12, ф. 112, оп. 61, д. 65, л. 25]. Родовые «авторитеты» подкупали уполномоченных по заготовкам, оказывали воздействие на председателей аульных советов [2, c. 145]. Львиная доля государственной помощи, которая выделялась оседающим кочевникам, попадала к родовым властителям. Созданные в рамках коллективизации товарищества по совместной обработке земли (ТОЗы) формировались по родовому признаку, а если в ТОЗе было объединено несколько родов, в них возникали «трения» [5, ф. 6985, оп. 1, д. 1, л. 219; д. 2, л. 98; д. 13, л. 176; д. 77, л. 13], присущие родовой борьбе между кочевыми обществами.