«Разумный эгоизм» как источник социокультурных институтов будущего?

КОНФЛИКТ СТАРОГО И НОВОГО, КОНЦЕПЦИЯ «РАЗУМНОГО ЭГОИЗМА» (В.М. РОЗИН)

О противоречивых последствиях культурной модернизации, болезненном конфликте старого и нового сказано немало. В эпоху глобализации они выражаются в кажущейся релятивизации ценностных систем, относительности всего и вся. Не единожды было сказано о непредсказуемости современного мира, усложнившегося настолько, чтобы попытаться отвергнуть любое планирование и прогнозирование. Некоторые постмодернисты (например, Г. Сатаров) утверждают, что мир является стихийной «равнодействующей», складывающейся из взаимодействия отдельных «хаосов». Отсюда и бесполезность рациональных способов объяснения действительности.

Думается, эта позиция при всей ее «привлекательности» является отражением нежелания снова взглянуть на мир как на результат целенаправленной деятельности или стремления завуалировать цели и задачи этой деятельности. Да, мир усложнился. В течение последнего столетия кризис переживали многие социокультурные институты — гражданства, представительной демократии, семьи, религии, искусства и пр. Тому достаточно причин — мировые войны, индустриальная и постиндустриальная революции, глобализация (вестернизация) и пр. Однако модное стремление к выводам о релятивизации ценностных систем, на наш взгляд, преждевременно и необоснованно. Ценности (на фундаментальном уровне) и интересы (на повседневном) по-прежнему существуют, хотя и мимикрируют. Вследствие культурной диффузии мировоззрения взаимопроникают, дополняя друг друга, одновременно выявляя общие взгляды и подходы. Какие же общие черты становятся актуальными?

Основными такими чертами, на наш взгляд, являются тотальный экономоцентризм (как интерес) и современный, или «разумный», эгоизм (как ценность). Природа последнего достаточно далека от примитивного эгоцентризма или эгоизма. Она является ответом на умножение и усложнение социальных институтов и функций и проявляется в стремлении к соблюдению личных интересов при возможности сохранения социального мира. (Можно охарактеризовать его как вынужденный консенсус социальных сил по принципу «не навредить, не повторять прошлых ошибок».)

Достаточно удачно суть нового эгоизма описал В.М. Розин: «Для современного эгоизма характерно то, что его представители уверены, что они самые обычные люди, не эгоисты, а часто даже альтруисты, работающие на общее благо. Сотрудники международных корпораций, эксплуатирующих местное население, не сомневаются, что их корпорации, конечно же, благо, поскольку дают работу и несут цивилизацию; российские власти, попирающие права своих граждан и берущие взятки, считают, что только так и можно управлять нашим темным населением и жадным бизнесом, что все это на пользу обществу. <...>

Я думаю, что новый эгоизм вызван не социальной несправедливостью, а характером современной посткультуры. История показывает, что эгоизм, высвобожденный развитием культуры, социальными изобретениями и новыми технологиями (поэтому каждый раз новый), рано или поздно преодолевается именно усилиями основных социальных субъектов, действующих на социальном поле. В настоящее время эгоизм преодолевается не способом построения либеральных институтов, что было характерно для XVII–XVIII вв., и не путем построения демократических институтов (XIX–XX вв.), а посредством давления, переговоров, расчетов и компромиссов.

Может быть, наши властные элиты и хотели бы забирать себе все, но вынуждены отдавать населению столько, сколько необходимо, чтобы оно голосовало “за” и не взбунтовалось. Анализ показывает, что конфликты основных социальных субъектов в настоящее время разрешаются путем установления баланса и противодействия разных сил. Существенную роль здесь играют: эгоистические устремления социальных субъектов, расчеты своего рода “разумного эгоизма”, культурные факторы, обсуждения и умонастроения в обществе, активность и пассионарность отдельных сообществ, предпочтения и поступки личности, наконец, изобретение новых социальных технологий (союзы, компромиссы, переговоры, реформы и прочее)»².

Стремление «не навредить, не повторять прошлых ошибок» вынуждает к компромиссам при возможно долгом сохранении статус-кво и панической боязни дискуссии об актуальной идеологии.

ОСНОВНЫЕ КОНФЛИКТЫ: ЭРОЗИЯ ИНСТИТУТОВ ГРАЖДАНСТВА, СЕМЬИ И РЕЛИГИИ

Со своей стороны государственно-общественные институты также усложняются, будучи вынуждены «обслуживать» все более умножающиеся интересы населения. (Вопрос о том, кто на кого сильнее воздействует, мы оставим в стороне. Можем предположить, что идет взаимная настройка общественных настроений и институтов, результатом которой является появление новых нормативных систем.) Естественно, со временем они приобретают новые юридические или даже политико-правовые формы. Назовем некоторые из них: множественное гражданство; новые типы межличностных отношений, например гражданское партнерство; многоязычие; гиг-экономика; электронные медиа, включая социальные сети, поисковые и электронно-библиотечные системы и пр. Учитывая широкий спектр проблем, опишем некоторые из них, а именно первые четыре.

ОСНОВНЫЕ СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ИНСТИТУТЫ БУДУЩЕГО

К числу таковых мы склонны относить следующие:

— Множественное гражданство.

Экономическая глобализация, формирование «всемирного» рынка труда и вынужденная миграция, а также постепенная депопуляция коренных этносов стран Западной Европы приводят к развитию множественного гражданства. (Не путать его обладателей с апатридами, то есть лицами без гражданства, и бипатридами, то есть гражданами двух государств.) Конституционное право знает ситуации, когда человек может иметь гражданство нескольких государств или не иметь гражданства вовсе. При том что фундаментальные права и свободы человека являются незыблемыми по отношению ко всем людям, страны предоставляет своим гражданам такие дополнительные права, в основном политические, как: избирать и быть избранным (активное и пассивное избирательное право), участвовать в референдуме, занимать государственные должности и т.д.

Разумеется, помимо перечисленных прав, предоставляемых только гражданам, граждане несут и определенный, присущий только им круг обязанностей. Как известно, обычно к обязанностям граждан относится прохождение военной службы.

Права лиц, имеющих гражданство более чем одного государства, обычно несколько отличаются от прав других граждан. Этот вопрос регулируется международными договорами и соглашениями, об этом желательно поговорить отдельно.

Таким образом, постепенно формируется страта «глобальных кочевников», не связанных жесткими обязательствами ни с одной юрисдикцией и одновременно получающих блага в каждой из них (во всяком случае, стремящихся к этому). Каждая индивидуальная стратегия в данном случае зависит от рода деятельности и уровня образования индивида, его жизненных целей, а также (и, возможно, в-главных) материального положения. Известно, что многие страны еврозоны стимулируют прибытие граждан других государств в качестве инвесторов, хотя даже инвестиции или наличие собственного жилья не всегда являются гарантией получения гражданства или вида на жительство. Иными словами, налицо торжество взаимного экономического интереса (инвестиции в обмен на экономическую стабильность).

Еще одним важным институтом, явно идущим на смену традиционной семье, являются новые типы межличностных отношений, например гражданское партнерство (также гражданский союз, домашнее партнерство, внутреннее партнерство, зарегистрированное партнерство и др.) — признанный государством социальный институт, в котором могут быть узаконены отношения двух людей, не желающих или не имеющих возможности по закону зарегистрировать брак. Как правило, такая возможность предоставляется однополым парам, однако в некоторых странах разнополые пары также могут зарегистрировать свои отношения подобным образом. Конкретная терминология для обозначения таких союзов различается в разных государствах. Неодинаковы также и юридические последствия их заключения.

Как уже было сказано, в ряде стран гражданские партнерства доступны как однополым, так и разнополым парам. При этом разнополой паре предоставляется выбор между заключением брака и регистрацией гражданского союза, обычно являющегося в правовом смысле облегченной альтернативой браку. Например, во Франции институт гражданского партнерства («пакт гражданской солидарности», PAC), введенный в 1999 г. в основном для законного признания однополых пар, за истекшие 20 лет стремительно набрал популярность. Это связано с тем, что разнополые пары все чаще стали заключать гражданские партнерства. Так, в 2000 г. из всех пар, заключивших партнерство, 76 % составляли разнополые пары, а в 2010 г. их доля достигла 96 %. При этом в 2000 г. были заключены 22 271 партнерство и 305 234 брака, в 2010-м — 205 550 партнерств и 251 654 брака, а в 2015-м — 189 001 партнерство и 236 316 браков³. В 2015 г. было заключено четыре PAC на пять заключенных браков против одного PAC на пять браков десятью годами ранее. Как мы видим, несмотря на колебания, тенденция к увеличению количества партнерств за последние 18 лет остается неизменной. Если она сохранится, то в ближайшем будущем гражданское партнерство может стать популярнее брака.

С чем связана эта популярность? Думается, как и в случае с множественным гражданством, налицо экономический интерес. В условиях нестабильности обе стороны партнерства не стремятся брать на себя жесткие обязательства, подобные брачным. (Известно, что в соответствии с положениями семейного права основным признаком брака является наличие детей и совместно нажитого имущества. В случае расторжения брака закон накладывает жесткие ограничения на отношение к ним бывших супругов.) Наличие договора гражданско-правового характера регламентирует повседневное поведение партнеров в соответствии со взаимной договоренностью и может быть прекращено в соответствии с ней же.

Еще одним институтом культуры будущего является многоязычие, то есть знание не двух (родного и английского), а нескольких языков, к которым могут относиться языки этнических меньшинств или соседних государств. Отчасти это связано с глобализацией, отчасти с экономической спецификой отдельных стран и регионов. Жители многих независимых стран с небольшой территорией и/или населением вынуждены осваивать иностранные языки на достаточно высоком уровне из-за недостаточного объема рынка труда у себя на родине и необходимости международных контактов (учеба, бизнес и т.д.). В частности, в Финляндии все дети обязаны изучать как минимум два официальных языка (финский и шведский) плюс один зарубежный (обычно английский). Многие финские школьники также выбирают дополнительные иностранные языки, такие как немецкий или русский. В ряде крупных государств с многоязычным населением, таких как Индия, школьники учат несколько языков в зависимости от того, где именно в стране они живут (обычно официальные английский и хинди + язык штата), и в дополнение могут говорить на родном языке, который не является ни одним из этих трех.

Достаточно выпукло институт многоязычия проявился в Западной Европе в последние 30 лет в связи с появлением на карте большого количества новых государств. Отчасти эта ситуация связана с возросшим вниманием к условиям существования этнокультурных и этноконфессиональных групп и сообществ, требованием соблюдать принципы множественности и разнообразия культур в современном обществе. Данная ситуация также характерна как для России, так и для Западной Европы. Например, европейские власти принуждают государства — члены ЕС лучше учитывать свои региональные языки и языки меньшинств; с этой целью в 1992 г. была принята Европейская хартия региональных языков и языков меньшинств, отношение к которой не всегда однозначно, но которая уже имеет ряд правовых последствий: «В целях поощрения использования этих языков в правовой, административной, экономической и культурной жизни, не конкурируя с использованием официальных языков, данная Хартия предусматривает длительный ряд действий, наиболее заметными из которых являются: признание двуязычных школ и топографических обозначений на двух (если не больше) языках»⁴. Очевидно, что распространение этого влияния на административную деятельность или деловой оборот чревато серьезными бюрократическими издержками, поэтому европейские законодатели и предусмотрели «длительный ряд действий», о котором пишет Г.Л. Отт⁵.

Это явление, не имеющее (на первый взгляд) отношения к культуре, на самом деле имеет прямые социокультурные последствия (как и в случае с современными медиа). Гиг-экономика (сдельная экономика, экономика совместного потребления) — относительно новое понятие в бизнесе. Под ним подразумевают рабочую среду, где временные позиции — привычная вещь, а компании привлекают работников в большей степени для выполнения разовых заказов. Что мотивирует таких сотрудников и почему вдруг краткосрочные проекты стали для кого-то предпочтительнее полноценного многолетнего сотрудничества? Согласно данным Perw Research Center, в прошлом году 8% совершеннолетних американцев заработали деньги онлайн за счет предложения различных услуг. При этом для 56% таких сотрудников разовые проекты были лишь источником дополнительной прибыли, а для 42% — полноценным заработком⁶.

С приходом в нашу жизнь Uber, Airbnb, BlaBlaCar и других сервисов концепция ежедневной работы «с девяти до пяти» в офисе претерпела изменения. Мы живем в век, когда границы стираются, труд как экономическая категория приобретает новый смысл. Сегодня формируется новая модель экономики, в которой все больше людей предпочитают частичную занятость. В гиг-экономике компании нанимают независимых исполнителей и подписывают контракты с фрилансерами. Такие работники заинтересованы быстрее выполнить работу и получить оплату по факту. А компании не тратят лишних денег на поиск сотрудников и содержание штата.

Какие прогнозы для гиг-экономики представляют эксперты? По подсчетам CB Insights, в США уже каждый третий работник перешел в ряды фрилансеров, к концу 2020 г. их доля вырастет до 40% от общего числа служащих. 51% опрошенных CB Insights топ-менеджеров рассчитывают использовать услуги временных исполнителей в течение ближайших 3–5 лет. 71% респондентов уверены, что они уже неплохо умеют работать с фрилансерами. Удерживает управленцев от максимального использования сервисов гиг-экономики слабое законодательное регулирование работы подобных платформ (об этом заявили 20%), сложности с принятием основных идей гиг-экономики корпоративной культурой (18%) и ее непонимание высшим руководством (18%).

Не исключено, что в будущем участие работника в нескольких проектах одновременно станет нормой. Этот формат занятости, помимо чисто экономического смысла, имеет вполне реальное гуманитарное содержание. Возможность работника управлять своим рабочим временем, работать сколько хочется, а не столько, сколько нужно работодателю, является одним из путей преодоления отчужденной, капиталистической природы труда (вполне по К. Марксу). «Исход из пустыни экономического века», уменьшение доли наемного (а фактически принудительного) труда в пользу труда добровольного, осмысленного являются признаком несомненной гуманизации и социализации общественных отношений. А поскольку это выгодно и компаниям, и работникам, количество сервисов, которые будут помогать взаимовыгодно покупать и продавать рабочее время, будет расти. Это означает, что перед нами — возможность формирования огромного рынка, открывающего возможности венчурным инвесторам. К 2020 г., по подсчетам PwC, рынок платформ для обслуживания гиг-экономики вырастет до $63 млрд⁷ .

Безусловно, стоит принять во внимание качество, содержание гиг-экономики, во многом формирующейся за счет рынка услуг и разовых работ. Базовых отраслей хозяйства, таких как электроэнергетика, добыча углеводородов, машиностроение, крупнотоннажный транспорт и пр., она в ближайшем будущем не заменит. Однако в повседневной жизни человека, очевидно, будет занимать все большее место. Не только по причине гибкости и нацеленности на уменьшение затрат. Гиг-экономика открывает определенные возможности для рынка творческого труда, еще менее, чем любой другой труд, поддающегося нормированию и жесткой регламентации. Не будучи флагманом, творческие индустрии могут существенно повлиять на формирование имиджа территории, его инвестиционную привлекательность.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Какие выводы мы можем сделать из этих наблюдений? Думается, что экономоцентризм и «разумный эгоизм» не являются проклятием рода человеческого или инструментом злодейского уничтожения традиционного общества. Это естественная реакция общества на трудности, которые возникают при переходе от индустриализма к постиндустриализму. Остро кризисный характер современной экономики, освобождающейся от капиталистического диктата, заставляет человека по-новому взглянуть на его отношение к социальной действительности. Этап ликования ультралиберализма конца 1980-х гг., связанный с иллюзией построения бескризисной капиталистической экономики, прошел безвозвратно. При этом «исход из пустыни экономического века», этап социализации и гуманизации общественных отношений, еще не настал окончательно. В условиях, когда система государственно-общественных институтов не удовлетворяет человека будущего, он создает эти институты заново, во многом преодолевая их бюрократический характер, меняя их содержание, тем самым приближая их к человеку и к обществу в целом. Экономический интерес индивида удовлетворяется не посредством слепого насилия, но в рамках примирения «разумных эгоизмов» взаимодействующих сторон. Он понимается нами как естественное право, вполне в духе рационализма XVIII в. и идей А. Смита.

Если допустить историческую параллель, то следующей мировоззренческой интенцией может снова стать утопический социализм.