Во все времена изобразительное искусство транслировало определенную систему ценностей эпохи. Изначально религиозное, затем светское, набирало оно с каждым веком все более широкий спектр отображения культурных кодов своего времени, выполняя задачи самые разнообразные, от просвещения до пропаганды, от идиллических пейзажей до остросоциальных сюжетов о неравенстве и борьбе. Отечественных художников второй половины ХХ века принято разграничивать на соцреалистов и нонконформистов. Одни решали идеологические задачи, опираясь на академическую традицию, вторые бросали вызов обывательской эстетике, выбирая нарочито протестные темы, сюжеты и приемы исполнения, черпая вдохновение то в русском авангарде, то в примитивизме, фовизме и прочих не поощряемых советской властью направлениях. Однако внутренняя свобода творчества явление редкое и проявляет себя вне стандартов. Нашего современника Льва Михайловича Карнаухова, родившегося 7 июня 1945 г. и творящего с самого детства и по сей день, трудно причислить к одному из обозначенных лагерей советского и постсоветского искусства: всегда чуждый официальных заказов, погони за востребованными клише массовой художественной культуры, не искавший репутации запрещенного вольнодумца, он в то же время оставался верен традиционной живописной манере наглядного отображения форм маслом по холсту, без влияния свойственных авангардистам стилистик плоскостного орнаментального дробления или намеренно грубого, имитирующего детскую непосредственность, упрощения.
Понимание роли картины как окна в преображенное искусством пространство свойственно Льву Карнаухову в полной мере. Он стремится создать на холсте образ мира, очищенный от будничных деталей реальности и преображающий все накопленные впечатления в некий синтетический зримый образ поэтической мечты. Изображаемое пространство внятно отражает замысел художника — в каждом конкретном случае, от заснеженной аллеи до космической бездны с теряющимися во мраке шаровидными очертаниями небесных тел, картина становится оазисом персональной авторской реальности. Его работы качественно отличаются от так называемой «интерьерной живописи», широко распространенной в современном искусстве, потому что несут нечто большее, чем декоративный набор цветовых пятен. Взаимодействие между интерьером и пространством картины не предусмотрено, несомненно, это классический подход к живописи, когда произведение художника не только окно в мир, но и самодостаточный образ изображенного мира, поэтому для созерцания не важно, где это творение размещается — в музее, торговом центре, офисе или квартире. Содержание, подобно полотнам прежних эпох, в полной мере не может открыться при случайном беглом взгляде, однако и в концептуальную крайность символизма живописец не впадает, памятуя о том, что творит в жанре визуальном, а не умозрительном. Символические персонажи, конечно, присутствуют в тех картинах, где художник по-своему интерпретирует распространенные библейские или мифологические сюжеты, но, по его словам, иллюстративности он всегда в картинах избегал. Человеческое тело отображается в его живописи в качестве элемента символического, художник не гонится за академической отточенностью скелетно-мышечного каркаса, акцентируя внимание зрителя прежде всего на движении или статичном взаимодействии силуэта с пейзажем. Более того, в некоторых картинах тела превращены в пейзаж, выражая антропоморфизм мифологического сознания.