Но каковы перцепции зла, как быть с его институциями, конституирующими себя в потенциях, а затем в действительности? Считать ли зло божественным волеизъявлением, попустительством или «умыванием рук»? Всякое зло от человека. И хотя дiавол соблазнил Еву, а та — Адама, решение вкусить от плодов древа познания принималось осознанно каждым, поскольку человек не был сотворен слабым, безвольным, ущербным умом и телом. Попытки переложить ответственность на врага безосновательны. Зло демона — его онтологическое преступление; зло человека — его антропологический проступок. Каждый подозревается в той юрисдикции, в какой подсуден.
Но каков механизм самопорождения беззакония? Ясно, что проступок там, где бытию причинен ущерб намеренно, а не по неосторожности. Восстав против целого, часть разделяет сущее на то, что причиняет зло, и то, что претерпевает. Но обладает ли целое иммунитетом? И, расталкивая плиты под континентами, сжигая метеоритами леса, останавливая магнитными бурями сердца больных и стариков, слизывая шершавым языком тайфуна хрупкий бисквит островов с облепившими их цивилизациями, — обрушивая все эти беды, разве целое не ответственно за «проступки»? Кто субъект злого умысла: врач, убивающий колонию раковых клеток, или опухоль, поедающая мозг? Позволив кровососущим тварям осушить себя до дна, как стакан с клюквенным соком, поступаю ли я высокоморально или я преступник, попустительствующий убийству человека? Не желая потакать софистам, обнесшим частоколом аргументов моральные принципы, Альберт Швейцер забросил богословие, прервал карьеру органиста и, выучившись на врача, уехал в Африку, чтобы лечить негров. Так философ ответил на вызов кантовского императива. И каждый, неся свой крест познания, решает, какую презумпцию поставить во главу угла этики, что считать должным, а что вероятным.
Но как, зная о «праве» сущего бытийствовать, благоговеть перед конкретной формой жизни, не поражая в правах прочие? Следует ли дифференцировать выбор, вводить моральный оператор/квантор в иерархию ценностей, чтобы наверняка знать, какому жизненному порыву благоволить, а какому — нет. Ясно, что логика каузативного детерминизма недопустима там, где зло инвариантно и где только сердцу решать, какие презумпции редуцировать, а какие — репродуцировать. Только в душе, онтологически приуготовленной для хирургической операции над практическим разумом, живое тело закона, доверившись моральным принципам, не станет предметом анатомических штудий. Только ум, склонившийся в трепетном благоговении над фрагментом бытия, узрит истинное положение дел, когда ответственно подойдет к проблеме зла, увидев его исток в себе, в своем всесокрушающем своеволии.