Уверовавший в Бога — аргумент в Его защиту: часто единственный. Но позволительно ли человеку, не являющемуся клириком, окормлять? Нет ли в воодушевлении неофита прелести, гордыни, сумасбродства? И в самом деле, разве можно рационализировать иррациональное, — а что такое Творец, как не субъект без предикатов? Господь беспредпосылочен. И ум, побывавший в цепких объятиях Отца, исследует не Его Личность, а следы у бивака души, где, заглянув на огонек, Господь ворошит в костре угольки, не давая пламени угаснуть. Откровение — сказывание без речи. Став орудием Промысла, душа оттаивает, а сердце щемит от радости и тоски, которые переполняют верных без всякой на то причины. Я расскажу о своем опыте боговидения-богопознания. Но прежде, сделав пальпацию, бес нашел в моем уме пустоты, куда и забился, как короед под луб. Я тут же осознал себя грешником со стажем, — часть грехов я исповедал, часть утаил. При этом я знал, что Бог Всеведущ, что ждет покаяния, страха и трепета, но не саморазоблачений, которыми сыт по горло.
В советской школе я зазубрил, что Бога нет. И ангелы, чтобы вразумить нахаленка, приставил ко мне богомолку. «Побійся Бога, хлопчик!» — услышал я за своей спиной живую украинскую речь. Обернулся. И тут же понял, что в промозглом и сыром подвале этой бывшей дворничихи мне и предстоит куковать.
Маленькая, сухонькая, с клубком седых косичек, собранных в пучок на затылке, с искусственным мостом передних зубов, который на ночь клался в граненый стакан, баба Настя говорила надтреснутым дискантом. Голос ее звенел, как колокольчик в руке служки, обходящего храм с церковной кружкой, — в юности, спасаясь от волков, поселянка провела бессонную ночь в ледяном озере. Левый глаз подернуло бельмо. А широкий, как у африканки, нос, морщинистая, как печеное яблоко, кожа на впалых щеках, полудетская улыбка, никогда не сходившая с сияющего внутренним светом лица, придавали чертам батрачки сходство с рембрандтовскими старухами. Когда мать, желая насолить мужскому племени, снимала с меня семь шкур, раба Божья заслоняла безотцовщину, и тогда хлесткие удары скалкой или шнуром от утюга аккурат приходились на ее натруженные руки.