Дело в том, что наши глаза постоянно совершают микродвижения (так называемые «сакка-ды»), как бы сканируя окружающее пространство и постоянно снабжая мозг информацией. В случае с природным окружением такие движения невелики по амплитуде, довольно симметричны и не вызывают дискомфорта (взгляд «знает», что конкретно он фиксирует в данный момент). В городе все обстоит по-другому, и причина тому — одинаковость формы и цвета, не позволяющая мозгу однозначно «привязаться к реальности».
Проще говоря, привычный городской ландшафт — многоэтажные жилые комплексы, автодороги, промзоны в одинаковых строениях и заборах, отсутствие цветовых пятен — заставляет глаза «перерабатывать», так как очередная саккада не приносит новой и полезной информации. Амплитуда движений возрастает, глаза утомляются, растет дискомфорт. Доказано, что там, где визуальной однородности больше, хуже криминогенная обстановка, больше психических отклонений у жителей, выше заболеваемость.
«Сегодняшняя городская среда, — считает искусствовед Вера Калмыкова, канд. филол. наук, специалист по городской культуре, — не то чтобы сознательно враждебна человеку. Скорее, она просто не предполагает человека как субъекта. Это, в основном, вопрос соразмерности: исторические кварталы, примерно до эпохи модерна включительно, комфортны в силу ориентированности именно на обитателя, они обладают характером, четкими границами, прихотливой формой, часто цветом или орнаментальной отделкой. Начиная с конструктивистских «кубов», человек, житель вытесняется из среды обитания. Из субъекта он превращается в объект, нечто не совсем одушевленное, придаток «машины для жилья», по определению Ле Корбюзье. Это не может не вызывать протеста, осознанного или неосознанного».
Серьезные попытки «приручить» одичавшие города начались, пожалуй, в конце прошлого века. Мегаполисы сформировали внутри себя новую андеграундную культуру, питательной средой для которой стал жесткий быт стандартизованных городских окраин. В первую очередь речь идет о таком «маргинальном» явлении, как граффити. Оно родилось из сочетания протеста городских низов в возможности и потребности убрать агрессивные визуальные поля промзон и массовой застройки. Бетонный забор, покрытый разноцветным (и зачастую очень сложным!) орнаментом, превращался если не в произведение искусства, то в архитектурный акцент, снимающий усталость «замыленных» глаз. А непримиримая борьба городских властей с «вандализмом» способствовала быстрой эволюции стилей и постоянной смене сюжетов.