Статья поступила 30.01.2025.
Творчество современного писателя Юрия Буйды отличает сложное переплетение исторически достоверного и мифологического, автобиографического и фантасмагоричного. Исследователи не раз обращали внимание на эту особенность авторского мировидения [2; 3; 7–9], но объясняли ее природу по-разному. Так, И.В. Ащеулова рассматривает прозу Ю. Буйды 1990-х гг. в рамках постмодернистской «псевдоисторической» прозы [2]. М.В. Безрукавая, напротив, справедливо подчеркивает, что в произведениях Ю. Буйды «всегда присутствует историческое время с его неповторимыми приметами. Даже в мифологизации времени и пространства <...> хронотоп повествования не отрывается от конкретных периодов дореволюционной, советской и постсоветской истории» [3]. М.В. Куриленко в своей кандидатской диссертации, стремясь дать системное описание художественного мира Юрия Буйды, утверждает, что этот мир «зиждется на авторском мифе», соединяющем «архаические модели, культурную мифологию и биографические реалии» [8, с. 18]. При этом М.В. Куриленко обращает внимание и на то, что во многих произведениях писателя обыгрывается сюжет «вечного возвращения», и объясняет это авторским восприятием русской истории как «бесконечного повтора» [8, c. 85].
Мы полагаем, что в творчестве Буйды, в том числе и в его произведениях 1990-х гг., выражено не только и даже не столько следование, сколько противодействие тотальной постмодернистской деконструкции и симулятивности. Интерпретируя мифологические образы и сюжеты, писатель наполняет их гуманистическим содержанием. Художественное осмысление фактов и реальных событий в прозе Буйды неизменно связано с философскими размышлениями о судьбе человека в истории, о связи прошлого, настоящего и будущего, а многочисленные культурные аллюзии служат в его произведениях средством выявления соотношения вечного и современного. Все это придает его произведениям актуальность, к каким бы отдаленным эпохам он ни обращался. Характеризуя позицию Буйды, можно вспомнить слова К. Ясперса из его работы «Истоки истории и ее цель»: «вечное настоящее становится <...> достоверным в его историческом образе» [13, с. 193].