Знаете, всегда. Я вырос в жуткой нищете, практически без отца — он ушел на фронт, с вечно пропадающей на работе мамой. Она мыла подъезды, чтобы хоть как-то прокормить нас, детей. Во время войны мы и голодали — ели картофельные очистки, кожаные сапоги жевали в особо трудные времена. Носили обноски. Жили в халупе с крысами, клопами, тараканами. Но, несмотря на это, я всегда был общительным и жизнерадостным. Сколько себя помню, народ вокруг меня охреневал всегда: вокруг серость, убогость, несчастья, а у меня улыбка до ушей и вера в светлое будущее. Я старался во всем видеть только хорошее.
Нет… Маме было не до прекрасного. Ей бы выжить да нас на ноги поднять. Знаете, о чем я больше всего на свете жалею? Что мама не дожила до моего триумфа. Она была бы счастлива. Наверное, я нескромно скажу, что, видимо, такая судьба мне была уготована свыше — дарить прекрасное и красивое людям.
Она, безусловно, была красавицей, но влюбился я не во внешность, а в душу. Верите? Марина была очень яркой, неординарной, интересной. В нее невозможно было не влюбиться. На третьем курсе мы поженились, но, к сожалению, ее мама никогда не принимала меня всерьез. Да что там — она откровенно меня невзлюбила. Считала, что я женился на прописке. Как будто, кроме прописки, в ее дочери ничего достойного не было. А я о жилье, поверьте, в последнюю очередь думал. Хотя чего уж теперь… А сначала мы жили в комнате в коммуналке — и это был просто сущий творческий рай. Мы с Мариной постоянно что-то сочиняли, рисовали, экспериментировали с тканями. Но это продлилось 10 лет — и в итоге она нашла другого мужчину. А я оказался на улице. И знаете, что я понял? Причем понял только сейчас, по прошествии стольких лет. Что если бы то горе не случилось, то вряд ли бы я стал тем, кем стал сейчас. Художник должен быть несчастным, чтобы творить шедевры. Я тогда был очень, очень несчастен, и именно поэтому воспаленное сознание и нервы на пределе помогали мне создавать поистине уникальные вещи, идти вперед, несмотря ни на что.