Чтобы понять, почувствовать за этой нарочито грубоватой, скупой, даже порой шершавой манерой письма бесконечную какую-то нежность, надо вчитаться. Поначалу эта проза оглушает, словно с непривычки налетел лбом на стену, да и сидишь в изумлении… Но уже со второй-третьей попытки приходит уверенное: «Ну надо ж… просто точнее не вырубишь», и от мрачноватого удивления вдруг царапнет там, в глубине сердца, словно острый осколок. Рассказы — это только первая, уверенная заявка на будущее, «Борькина любовь», «Городок», «Две трубы», словно эскизы к большой картине, верно обозначившие самые главные на свете вещи — любовь, нежность, расставание и мужское братство. На ум приходят аналогии с русской классикой, продолжающейся традицией через Шукшина, Пелевина, Сорокина к новой, живой откровенности, лишенной нынешнего цифрового прагматизма и оттого еще более удивительной. Рассказы просятся в сборник, пусть так и будет!
Вкус песочного печенья, размоченного в чае, вызвал у Бориса воспоминания…
Он вспомнил густой, грубый подлесок, что опоясывал их дачи, словно шарф из зеленых сосен, сухих дубов и серебристого боярышника. Их новый дом отец, Николай Степанович Северцев, построил под Москвой. Дача получилась видной: три этажа, внизу гараж и сауна, и несколько комнат на каждого члена семьи, два рабочих кабинета, домик для гостей… Соседи подобрались серьезные — менеджер одной из московских фабрик, его молодая жена. Огромное семейство Росляковых — говорили, что они бывшие военные, теперь на пенсии, правительственной… Одиноко жила старушка Игнатова — внуки построили ей дом, но такой большой и безжизненный, что бабушка чаще коротала время у соседей за игрой в дурачка, чем была дома… Борис, сын Николая Степановича, сдружился с соседями, даже некоторое время был влюблен в молодую жену менеджера, но страсть эта быстро приутихла, сменившись совсем другой…
***
Лес редел, через густые кусты дикой калины Борис вышел к длинному серому бетонному забору и остановился подле него, как будто кого-то ожидая. Взгляд подростка то скользил по неправильным силуэтам леса, то дрожал на неровной кромке забора, что окружал одну из новых дач. За забором слышалось сопение сторожевого пса, который почему-то не лаял, но тер носом воздух, словно бы запах Бориса ему не нравился изначально. Парень заметно нервничал, дрожали руки. Он медленно придумывал, как справиться с этой предательской дрожью, но кроме как схватить с пояса мобильный телефон ни на что не решился… Думал кому-нибудь позвонить, но пальцы не хотели набирать номер — мирно мигал индикатор заряда, он на время, короткое мгновение умиротворил его, расслабил. Медленно, как наседка садится на свое гнездо, на поселок осел туман. Хоть и было очень влажно, откуда-то появились свирепые к вечеру комары, и от их злых щипков зачесалось все тело, как от крапивного ожога. Крапивного ожога… Воспоминания вновь опутали его, заставив забыть даже о комарах…